(Время - с моей точки зрения - суть величайшее проявление пространства, но, в отличие от пространства, оно ограничено и быстротечно; память - одна из форм времени. Я ничего не мог поделать с собой - наблюдая этот старомодный фокстрот с воздушным шариком, который в конце концов был раздавлен каблуком с о л и д н о г о, я памятью возвращался к тому прошлому, которое стало прошлым ценою двадцати миллионов жизней моих соотечественников на фронте борьбы с фашизмом.)
...Веселье носит строго регламентированный характер: полчаса на фокстрот, час на анекдоты и аттракционы, час - на бутылку шампанского, оно здесь довольно дешево, час - на любование испанскими танцами: это андалузцы приходят в одиннадцать, и шали сеньорит повторяют движения мулеты в руках матадоров, и взгляды обжигают - стремительные, п р и к а с а ю щ и е с я, и движения округлы - при всей их кажущейся резкости, и таинственность, тишина тихого темного дворика, испанская особая закрытость угадывается в яростной открытости танца...
- А теперь, майне дамен унд херрен, гуте нахт, пора спать! - возглашает хозяин-затейник ровно в одиннадцать тридцать и все с о л и д н ы е, как по команде, отправляются по номерам отеля "Фламенго", где мы провели два дня, а испанцы уходят в свои таверны - там собираются п р и л и ч н ы е люди, которые умеют веселиться и танцевать без организации, а по собственному побуждению, только так и никак иначе.
Мой приятель, испанский бизнесмен, когда я спросил его о причинах столь легкого п р а в а продавать испанскую землю иностранцам, ответил:
- Если мы когда-нибудь поругаемся с той или иной страной, ее граждане собственники нашей земли - уедут; их гостиницы и заводы на нашей земле останутся. (Французы, впрочем, на этот счет придерживаются другой точки зрения, как и британцы, не говоря уже о немцах...)
- А восьмая Испания? - спросила Дуня. - Торремолинос возле Малаги, да?
- Нет. Пожалуй, что восьмая Испания - это Кадис.
...Я привез дочку в Кадис в два часа ночи - мы поздно распрощались с Севильей, с нашим пансионом "Флорида", потому что днем ездили на "финку" к Миура, лучшему поставщику быков для корриды. Это его бык убил Манолете в Линаресе, и то, что именно миуровский бык лишил жизни самого красивого матадора Испании, принесло Миуру высшую славу: парадокс Испании, где "смерть после полудня" на Пласа де Торос является предметом и з у ч е н и я направленных разностей двух сил - матадора и быка.
Миура - жилистый, быстрый, никогда не выезжающий из Андалузии, показал нам свою маленькую, без трибун Пласа де Торос, где весной после Севильской ярмарки собираются Ордоньес, Домингин, Кордобес, Пуэрта и работают с коровами в полной тишине, и зрителей - кроме Миура - всего человек пять, потому что сейчас совершается великое таинство: по характеру возможной матери т о р о определяют нрав будущего грозного противника матадора. Если мать агрессивна, быстра и умна, ее выдают замуж за самого лучшего быка, и рождается маленький, нежный, тихий, тонконогий теленок, и пасется на жарких полях Андалузии, и приникает мягкими, теплыми губами к редким голубым ручейкам - поздней осенью или ранней весной, и становится - по прошествии четырех лет - яростным и грозным, и подходить к нему нельзя: только на "додже" или на коне - "кабальо", да и то осторожно, и рога у него, как скальпели, и он будет сражаться против матадора с желанием одним лишь - убить этого маленького человечка, и будет сам убит, но на полях Андалузии уже пасутся его сыновья - с маленькими, теплыми губами, еще не перешагнувшие тот рубеж, который отделяет податливую доверчивость дитя от яростного неприятия зверя.
Так вот, мы задержались у Миура, который подарил Дунечке рог быка с его, миуровским, тавром, и это был очень ценный подарок для "афисионадо" корриды, а Дуня подарила Миуру "хохлому", и он пригласил нас весной на церемонию о т б о р а матерей, и мы поехали в Кадис, а там я завел дочь в портовый кабачок, известный мне уже лет пять - с тех пор как я начал ездить в Испанию - и Дунечка смотрела на оборванных нищих, просивших подаяния у пьяных матросов, она с ужасом глядела на пьяных проституток, сутенеров при бабочках и в канотье, на ганстеров с белыми от наркотиков лицами, и я не боялся показывать ей это дно, потому что формирование идеологии не складывается из посещений одних лишь музеев: жизнь - сложная штука, и надо видеть все ее р а з н о с т и, чтобы понять одно, г л а в н о е.