Искусство творения

Картофель с зелеными ростками заставил Лысенко призадуматься. Рука с зажатым клубнеплодом лежит неподвижно, голова низко опущена, непокорные волосы закрыли лоб. Он невысокого роста, худощавое лицо, взгляд неохотно останавливается на собеседнике, предпочитая скользить по столу, задерживаться между банками с семенами. Голос его звучит не без напряжения — голос человека, немало поговорившего на своем веку, человека, умеющего убеждать, не щадя сил. Вот он набрал пригоршню зерна, склоняется над ней и любовно разглядывает каждое семечко. Трудно угадать под этим обличьем агронома знаменитого ученого, чьи труды реформировали сельское хозяйство, чьи эксперименты занимают умы выдающихся людей. Кажется, что вот-вот он накинет свою кожаную тужурку — постоянную спутницу сельского агронома, нахлобучит на голову картуз и с пригоршней семян уйдет в теплицу, на делянку, в поле — подальше от административного шума, чтобы обдумать внезапно мелькнувшую мысль.

Секретарь и референт напоминают увлеченному делом президенту, что его ждут. Президент садится за стол. Не за массивный, дубовый и не в удобное кресло с высокой спинкой и резными купидонами, а за круглый стандартный стол, на жесткий истертый стул. Так ему удобней, так проще. Он закуривает, прикрывая папиросу рукой, чуть ли не зажимая ее в ладонь. Выражение лица недовольное, сердитое, как у человека, которого оторвали от серьезного дела; глаза опущены, точно в этом кабинете с геральдическими львами они не ждут для себя ничего утешительного.

Вокруг стола усаживаются представители научного учреждения Восточной Сибири. Они приехали издалека и привезли с собой множество планов и проектов, альбомы с фотографиями, кипы научных трудов. Сколько отдали бы они, чтобы президент академии просмотрел все таблицы и сводки, так тщательно подобранные для него! Они рады провести с ним весь день, только бы он вдумался, принял к сердцу их нужды. У института нет помещений для научных работ, домов для сотрудников; камень завезли, но нет еще леса, нет денег. Вся надежда на академию.

Люди далекой окраины, причудливо сочетающей дикий виноград и северного оленя, неуклюже топчутся в своих валенках, много и горячо говорят о своем учреждении. Увлеченные и взволнованные близостью знаменитого ученого, они обращаются друг с другом преувеличенно любезно, сыплют извинениями, точно встретились впервые в жизни. Как не смущаться! Кто из них не знает Трофима Денисовича Лысенко, недавнего сотрудника малоизвестной селекционной станции, бросившего вызов корифеям научной мысли. Пред ними ученый, осмелившийся провозгласить, что наследственная структура растительных организмов может изменять свою форму в руках человека, что наука должна управлять законами наследственности, переделывать свойства растений в потомстве. Кто из них не читал его едких статей! Он изрядно посмеялся над прославленными мировыми авторитетами, не пощадил их ложных идей.

Президент отодвигает толстые папки с проектами и планами, неохотно раскрывает альбомы. К чему это все?

— Зачем мне ваши акты и постановления? Что, мы говорить не умеем?

Эта сводка крайне важна, она все объяснит академику. Он обязательно должен ее прочитать.

— Не надо, — отодвигает он смету строительства и заодно финансовый план.

Рука его скользит по столу, натыкается на банку семян и уходит в нее. Пальцы роются во ржи, гладят, ласкают каждое зернышко, как будто прислушиваются к беззвучному их шепоту.

Принесли бы они коллекцию семян, колосьев, картофеля, крупного и спелого, он сказал бы им, что делать и с чего начинать.

Рука его все еще в банке зерна, она как бы живет своей жизнью в привычной ей атмосфере, где семя рождает стебелек, становится колосом, полновесным зерном. В каждом зернышке — история предков и память о том, что проделала рука селекционера. Все ясно и понятно без увесистых альбомов, сводок и таблиц.

— Единственно, в чем я считаю себя компетентным, — заявляет президент, — это в вашем тематическом плане. Я с ним знакомился. Он не нравится мне. Все в нем как будто и нужно и интересно, но что у вас главное и что маловажное? Какая тема волнует вас? Какая из них сейчас важней для страны? Я что-то не вижу ее.

Сам он во всякое время живет только одной темой, идеей, главенствующей над всей его жизнью. Пока она им владеет, все другие лишены доступа к его сердцу и мозгу.

Когда один из ассистентов, командированный как-то к нему из другого института, стал осаждать его расспросами, он заметил ему:

— Вы напрасно разбрасываетесь. За две недели, которые вы проведете у нас, вам надо лишь усвоить, что растения изменяются и почему именно они должны изменяться. Ничего другого знать вам не надо.

Представители института говорят о крупных задачах, о важных целях своего учреждения, а он от общего переходит к частному, от торжественных фраз к действительности. Абстракции раздражают его, мешают видеть предмет таким, как он есть.