Искусство смерти

После появления этих строк, книга начала сгорать дотла, не оставив и следа. Этой книги словно не было. Доктор Айнзидлер остался наедине со своими мыслями в привычной хижине. А между тем, из-за горизонта начало выглядывать рассветное солнце. Мужчина взял в руки записной блокнот, вышел из хижины и направился в сторону берега. Он уселся на камень, наблюдая за рассветом и открыв блокнот записал последнюю заметку:

«20 августа NNNN года. Всю эту ночь я не спал. Оказалось, что я мертв…»

Глава VI

Зачем умирают люди?

Где же находится тот самый край света, о котором все так трепетно рассказывают? Как он выглядит и что таит в себе? Одному лишь Создателю известно… А может и тот не знает. Поговаривают, что край света простой смертный лице зреет лишь единожды за всю свою короткую в земных масштабах жизнь. И это чудное зрелище — последнее, что он видит, находясь в бренном теле. А самое прекрасное то, что каждый видит его совсем по-разному. В этом и заключается вся красота, ужас, умиротворение, безумие и непостижимость этого загадочного края света.

В случае же наших героев, краем света был зал в готических тонах. Посреди зала стоял огромный овальный стол, накрытый черным полотном, а вокруг него расположились пять стульев из лакированного дерева. На столе стояли четыре церковных свечи. В этом зале не было окон, из-за чего было абсолютно не понять какое сейчас время суток. Но у одной из стен зала стояли настенные рельефные часы, которые должны были бы показывать точное время, но их стрелки с необычайной скоростью проходили час за часом, минуту за минутой, секунду за секундой. В каждом углу комнаты расположилось по одной двери. Готический стиль этой комнаты, приправленный церковными элементами, придавал особый мрак этому месту. Ни смотря на непрерывный ход часов, звука они не издавали, в комнате стояла гробовая тишина, и даже свечи на столе не дергались.

Вдруг, почти одновременно, все четыре двери отворились и из них вышли Борис Пустов, Доктор Айнзидлер, Саинт Тюйер и Беллеза Луссо. Герои затаив дыхание и с особым ужасом оглядывали друг друга и комнату, стоящую перед ними. Никто не рисковал пройти дальше, кроме Саинта. Он недопонимая прошел в зал, еще раз огляделся и уселся на один из стульев. После непродолжительной паузы, другие последовали его примеру. Спустя мгновенья, Саинт Тюйер вопросил то ли с усмешкой, то ли с безнадегой:

— Вы тоже мертвы, ребят?

Все утвердительно кивнули головой и уселись по стульям, кроме Бориса Пустова. Он безмолвно стоял у стола и глядел на Тюйера, без каких-либо чувств и эмоций. Тюйер же заметил взгляд мужчины и тоже начал пронизывать его своим хладнокровным взглядом. После такого непростого зрительного контакта, Тюйер вновь спросил:

— У тебя какие-то проблемы, мужик?

— Так значит, это ты был… — запинаясь и прерывисто дыша, ответил Борис Пустов.

Тюйер медленно поднялся со стула и четкими шагами подошел к Борису, и снова спросил:

— Я тебя не совсем понимаю. Что «я был»? — уже в совершенно другом тоне говорил Саинт. Тюйер прекрасно чувствовал других людей, но что куда хуже — он плохо ощущал самого себя.

Остальные гости эдакого «банкета» с непрекращающейся тревогой наблюдали за тем, что будет дальше. Пустов, плача и стараясь глубоко дышать, хриплым голосом промолвил:

— Ты убил мою семью!

— Назови-ка свое имя, мученик ты наш. — словно что-то вытягивая из бедолаги попросил Тюйер.

— Борис… Борис Пустов. — ответил мученик, словно с комом в горле.

Лица Тюйера и Пустова были буквально в нескольких сантиметрах друг от друга. Пустов стоял ровный и неподвижный, как столб. Тем временем, как Саинт смотрел ему прямо в душу. В этот момент, казалось, что все в мире остановилось и замолкло. Вдруг, на лице Саинта натянулась ужасающая улыбка и он продолжил:

— Пустов! Так значит семейка твоя покойная предала тебя. Где же ты был, когда я убивал их одну за другой? Где ты был, Борис? — усмехаясь спрашивал Тюйер.

— Я был на фронте. — стиснув зубы, словно послушный пес отвечал Борис.

— На фронте, говоришь? И за что же ты воевал? За свою державу, которая буквально отправляет своих граждан на верную гибель? И ты так себе это оправдываешь? Моя семья мертва, потому что я был на фронте! — передразнивал Тюйер, смеясь в лицо Борису.

Борис не выдержал исчерпывающих и правдивых, хоть и не самых приятных слов Саинта и горько разрыдался. А между тем, Тюйер взял его за шею и с высока смотря на него надменным взглядом, продолжил:

— Эх, Борис, Борис! Ты вот-вот встретишься со своей судьбой лицом к лицу, а перед тобой стоит подонок, убивший все твое семейство. И что же ты делаешь? Ты стоишь и рыдаешь, как дитя. Беспомощный, жалкий и напуганный до чертиков. А знаешь, Борис, тебе подходит твоя фамилия. Даже в конце своей пустой жизни, перед человеком, который лишил тебя последней Надежды, ты стоишь и ревешь. Почему же ты не растерзал меня? Как ты после этого, можешь величать себя мужчиной? — после этих слов, Тюйер отпустил Бориса, словно отбросив что-то мерзкое.