Искусство рассуждать о книгах, которых вы не читали

Итак, прежде чем высказать свое мнение, принципиально важно узнать, что думают другие, а может, и полностью довериться их оценке: тогда можно вообще не читать ни единой строчки из книги, – кажется, Валери так и делает. Неудобство такого слепого доверия к другим читателям лишь в том, что тогда, как он сам с легкостью и признаёт, трудно рассуждать о тексте со знанием дела:

«Одни с убежденностью и знанием дела расскажут о силе и изяществе этого произведения. Другие будут говорить о том, кем был человек, что задумал этот труд, обретший впоследствии благодаря его усилиям всемирную славу. Я всего лишь мельком просмотрел роман несколько лет назад. Поэтому могу только высказать здесь свое мнение, не претендующее на неоспоримость и вообще едва ли стоящее того, чтобы быть написанным. Это не более чем дань уважения, цветок, что увянет на могиле, которая останется в веках».

Если не обращать внимания на цинизм Валери, а, наоборот, отдать должное его искренности, надо признать, что на нескольких страницах о Прусте, которые следуют за этим вступлением, попадаются вполне справедливые замечания, и это лишний раз подтверждает нашу идею: совершенно не обязательно знать предмет, о котором говоришь, чтобы рассуждать о нем осмысленно.

Текст статьи, следующий за вступлением, можно разбить на две части. Первая посвящена жанру романа в целом: чувствуется, что Валери не торопится переходить к более конкретным соображениям. Так, из этой части можно узнать, что роман вводит нас «в одну или несколько воображаемых жизней, для которых он выбирает действующих лиц, время и место действия, определяет происходящие события», и поэтому «в отличие от стихотворения, роман может быть сокращен, то есть пересказан», «его также можно перевести, не утратив ничего существенного». Эти замечания, верные, кстати, в отношении множества других романов, совершенно не вяжутся с эпопеей Пруста, которую сократить или пересказать очень непросто. Так что Валери больше удалась вторая половина текста.

Она посвящена Прусту, чего все-таки трудно полностью избежать, если пишешь статью его памяти. Валери подверстывает Пруста к прочим писателям-романистам, о деятельности которых он говорил до того («Прусту удалось необыкновенно удачно использовать эти столь простые и свободные правила»), но все же указывает на его особость, опираясь при этом на вполне прустовскую мысль об изобилии связей, которые самый простой образ с такой легкостью вызывает в воображении автора. Это упоминание о прустовской манере играть на множественности связей, в которые вовлечен любой образ, – двойная удача Валери. Во-первых, чтобы заметить эту черту, не обязательно читать Пруста, достаточно открыть роман на любой странице. Во-вторых, эта мысль выигрышна стратегически, потому что она оправдывает отрывочное знакомство с романом, а значит – и непрочтение его.

Валери очень ловко объясняет, как ценность романа Пруста связана с его удивительной способностью читаться с любой страницы:

«Каждый фрагмент произведения интересен сам по себе. Можно открыть книгу на любой странице: ее “жизненность” не зависит ни от того, что было сказано ранее, ни от “достигнутой иллюзии”; на нее влияет лишь то, что можно назвать собственно внутренним функционированием самой ткани текста».

Гениальность Валери в том, что он дает теоретическое обоснование своей читательской практике, показывая, что она-де подходит самому автору, которого он решил не читать, и не-чтение – как раз и есть лучший комплимент, какой ему только можно сделать. В заключение статьи Валери выражает свое почтение «трудным авторам», которых «еще немного, и мы перестанем понимать», и в этом звучит едва завуалированный намек на то, что теперь, выполнив свой долг критика, он, как и до написания статьи, совершенно не собирается читать Пруста.

* * *

В статье памяти Пруста Валери уже продемонстрировал свой подход к чтению, а в тексте, посвященном другому его именитому современнику, Анатолю Франсу, он предстает во всеоружии – как критик, который решительно готов обойтись и без автора, и без его произведений.

Валери стал членом Французской академии в 1927 году, заняв место Анатоля Франса, поэтому в силу обстоятельств ему полагалось почтить память Франса хвалебной речью. И Валери старательно исполняет свой долг, о чем не забывает упомянуть в начале речи:

«У мертвых нет другой поддержки к существованию, кроме живых. Наши воспоминания для них – единственный путь к свету. Они столькому нас научили, они, кажется, ушли из жизни, чтобы дать нам место, они оставили нам все возможности – и будет справедливо и достойно, если они станут желанными и уважаемыми гостями в нашей памяти, если они почерпнут немного жизни из наших речей».