Искусство и жизнь

А это значит, что в сравнении с высшим и средним классами рабочие пребывают в условиях нищеты, и даже если бы их положение могло быть улучшено, даже если бы их заработная плата была удвоена, а их рабочий день сокращен наполовину, то все равно они будут находиться в состоянии нищеты, пока сохраняется их неравноправие сравнительно с другим классом, пока они находятся в зависимости от этого-класса, если только тот факт, что производство полезных товаров неизбежно связано с унизительными условиями жизни самих производителей, не стал законом природы.

Теперь я снова прошу вас серьезно задуматься над тем, что это значит, и, поразмыслив, вы отчетливо поймете, что такое положение обусловлено способом организации промышленности и той жестокой силой, которая поддерживает эту организацию. И дело, очевидно, не в наследственных различиях: в жилах аристократа этой страны, что бы он ни говорил, течет та же кровь, что и у приказчика в его имении или у сына его садовника. Внук или даже сын «человека, вышедшего в люди», может быть точно таким же утонченным, — а также таким же бездеятельным и глупым, — как и лицо, насчитывающее среди предков двадцать поколений титулованных глупцов. Равным образом никак нельзя сказать, как говорят некоторые, что все зависит от индивидуального дарования или энергии. Кто это говорит, тот фактически утверждает, что трудящиеся классы целиком состоят из людей, которые по своим личным качествам не поднимаются над низшим уровнем, а все лица, принадлежащие к буржуазному классу, выше этого уровня. Но, кажется, мне не удастся найти сторонников такой точки зрения среди тех, кто сам не опустился ниже самого низкого уровня. Нет, если вы задумаетесь над различием в положении производящих и непроизводящих классов, то будете вынуждены допустить, во-первых, что это зло, а во-вторых, что оно вызвано искусственными причинами, привычками, которые могут быть направлены человеческими законами по более разумному руслу и могут быть ликвидированы, что предоставит нам свободу работать и жить в соответствии с законами природы. И если вы придете к этим двум выводам, то в таком случае вы либо должны принять социализм как базис для создания нового положения вещей, либо должны будете найти вместо него какую-то лучшую основу; с нынешним социальным базисом вы можете примириться, если решитесь сказать, что не ищете лекарства от недуга, который, как вам хорошо известно, поддается исцелению. Позвольте мне еще раз обрисовать существующее положение по возможности четко, а затем попытаемся выяснить, к какому же лекарству прибегнуть.

Общество сегодня разделено на два класса: на тех, кто полезен обществу, и на тех, кто бесполезен. Те, кто полезен, находятся в неравном положении в сравнении с теми, кто бесполезен. Среди людей полезного класса существуют различные градации, начиная с положения, худшего чем у дикаря в странах с хорошим климатом, вплоть до положения, которое не намного ниже низшего уровня бесполезного класса. Однако общее правило таково: чем безусловно полезнее труд человека, тем хуже его положение, — например, сельскохозяйственные рабочие, занятые выращиванием для нас совершенно необходимых продуктов питания, беднее всех наших рабов.

Представители этого униженного и полезного класса не лишены, однако, надежды. Надежда эта в том, что если им повезет, то они, возможно, перестанут быть полезными и в этом случае будут вознаграждены привилегированным положением с присущими ему беспечностью, удобствами и уважением и, как наследство, смогут передать это положение своим детям. Проповедники из среды бесполезного класса (который управляет всем обществом) весьма красноречивы, призывая представителей полезного класса к реализации этой надежды как к долгу благочестия. Среди всякой бессвязной болтовни они говорят: «Друзья мои, бережливость и трудолюбие — величайшие из всех добродетелей, самым неустанным образом укрепляйтесь в них, и наградой вам будет положение, которое даст вам возможность отбросить как бережливость, так и трудолюбие».

Ясно, однако, что представители бесполезного класса не стали бы проповедовать такую доктрину, если б она находила широкое применение, ибо это привело бы к все большему и большему сокращению полезного класса и мир погиб бы из-за того, что никого не осталось бы, кто производил бы товары. Короче говоря, приходится сказать об этой надежде: «Что проку в ней для столь многих?» И все-таки эта иллюзия доставляет утешение тем, кто бесполезен.

Существующее социальное устройство представляется мне заблуждением (я не хочу употреблять более резких слов) — в такой мере заблуждением, что даже если бы его изображали как неповторимое, то и тогда все равно я настаивал бы, что каждый честный человек обязан выступать против такого устройства. Примириться с ним могут, с одной стороны, лишь коварные деспоты, заинтересованные в нем, а с другой стороны, малодушные и беспомощные рабы этих деспотов, причем презрения достойны и те и другие. Этот мир, если его нельзя перестроить, не нуждается в иной преисподней.