Искушение в пустыне

— Но неужели же от прошлого так ничего и не осталось? — спросил профессор, но в эту минуту на веранду вошел другой бой в картузике с золотым галуном и с роскошным венком из живых цветов в руках. — А-а, это, кажется, для меня… — сказал профессор. — Спасибо…

Он щедро дал бою на чай и тот, почтительно поклонившись, ушел.

— Да, я забыл просить вас приготовить мне автомобиль на кладбище… — сказал профессор. — Вероятно, я найду там могилку Евы?.. Помните, которую убили…

— Как же, как же… — отвечал Десмонтэ. — Кажется, там есть надпись… Сторож, вероятно, сумеет указать… А автомобиль у меня всегда готов…

— Так неужели же от прошлого так ничего и не осталось? — повторил профессор.

— Немного… — засмеялся Десмонтэ. — Ну, вот я — раз. Затем г. Нэн, который только что вот вышел… Между прочим — понизив голос, прибавил он, — именно на него указывала тогда молва, как на убийцу Евы, он арестован даже был, но, ловкая бестия, вывернулся. Теперь очень состоятельный человек… О Рейнхардте вы, конечно, слыхали из газет: бросил бомбу в парижской опере и был повешен… Ну-с, кто же еще? Да, вон там, за озером, осталась небольшая общинка ваших русских сектантов. Живут они хорошо, зажиточно, но запутались в невозможных суевериях: один какой-то проходимец именуется у них Христом, командует ими, пьет вино, катается в автомобилях с их дочерьми и женами, а они боготворят его… Осталась еще эта стриженая старушка, Маслова, — эта выстроила себе крошечный домик, живет от своего огорода, лечит черных, учит их чему-то и никто почти ее никогда и не видит… Вот, кажется, и все… Что это там? — вдруг перебил он себя, заметив на площади небольшую группу европейцев, которые о чем-то возбужденно разговаривали между собой. — Доктор, что случилось? — крикнул он. — Доктор!..

— Лорд Пэмброк покончил с собой… — громко отвечал постаревший, но по-прежнему невозмутимый доктор Бьерклунд.

— Да не может быть!.. — испуганно воскликнул Десмонтэ.

— Да разве он все еще здесь? — взволнованно сказал профессор.

— Боже мой, да… — растерянно отвечал хозяин. — Я совсем о нем и забыл… Он жил совсем отшельником…

— Мое почтение, г. профессор… — приветствовал доктор гостя. — И вы к нам вернулись? Да, да, лорд не покидал нас — до этой ночи…

— Вон там он жил, в самой глуши, в лесу… — сказал Десмонтэ. — Занимался своей химией и никого не хотел видеть. Если, бывало, во время прогулки встретит кого, так старается уйти в сторону незамеченным… Но почему это, доктор? Что с ним случилось?

Около веранды собрались любопытные. Пришел и Нэн, который лениво посасывал душистую сигару.

— Неизвестно пока… — отвечал доктор и вдруг спохватился. — Позвольте: да ведь среди бумаг лорда мы нашли письмо на ваше имя, г. профессор. Какое совпадение!.. Г. следователь, дайте, пожалуйста, это письмо…

— Вот, пожалуйста… — сказал следователь, вынимая из портфеля письмо. — Если в нем нет чего-либо неудобного для вас, г. профессор, было бы очень хорошо, если бы вы ознакомили нас с его содержанием, — может быть, оно прольет свет на дело…

— Я не думаю, господа… чтобы это… было… нужно… кому-нибудь… — пробегая письмо, говорил профессор. — Это так… общие мысли…

— Прочтите, г. профессор… — раздались голоса. — Ведь мы столько лет прожили с ним вместе… Прочтите…

— Извольте… — пожал плечами профессор. — Только я не думаю, чтобы это было вам интересно… «Милый друг, — начал он. — Пред уходом из жизни мне хочется немножко побеседовать с вами, хотя я и не знаю, где и когда найдет вас это мое последнее письмо. Простите, что я не писал вам, но я тысячи раз вспоминал о вас в моем печальном уединении. Нет, ваша философия жизни не полна, друг мой, ибо действительность еще безотраднее. Вы забыли еще безбрежную лживость человека и его самодержавную глупость. О, если бы тело наше было прозрачным и можно было бы видеть то, что делается в душе человека, среднего человека, то многие из нас посходили бы с ума или перестрелялись бы. Душа человека это спящий каторжник, это страшный притон, где Иуда шепчется о чем-то с разбойником Вараввой, — может быть, о том, чтобы на полученные сребреники сходить сегодня вместе на ночку к Магдалине… И тут же аккуратно выбритый разбойник Пилат тщательно умывает свои руки.».

— Бред какой-то… — пробормотал Десмонтэ. — Ничего понять невозможно…

— Я говорил, господа, что не стоит читать… — сказал профессор.

— Нет, нет, просим!.. — раздались голоса. — Он всегда был немножко ненормален. Не мешайте слушать…

— «А глупость, эта царственная глупость!.. — продолжал профессор неохотно. — Жалкий умишка пишет свою „Жизнь Христа“, а глупость почтительно расшаркивается, ставит памятник и с республиканской галантерейностью новый крейсер называет „Эрнест Ренан“ — к нам недавно заходил такой…»

— Это верно… — солидно заметил кто-то. — Прекрасное судно…

— «Вы только вслушайтесь в это дьявольское сочетание слов: „крейсер I ранга Эрнест Ренан“… — продолжал профессор. — У Вольтера есть небольшая книжечка „Sottissier“, — милый друг, вся жизнь человеческая это один сплошной, нескончаемый Sottissier…[6]