Бюро красного дерева было почти в его рост, а ящиков и ящичков в нем было не меньше пяти десятков. Он присел на корточки и начал последовательно один за другим изучать ящики и их содержимое. Нижние ящики содержали все что угодно, только не то, что обычно хранится в бюро. Он обнаружил несколько дюжин поношенных носков, нижнее белье, полотенца и даже несколько коробок кускового сахара неопределенного возраста. Чем выше он продвигался, тем интереснее становились находки. Несколько сплющенных пуль в отдельных пакетиках с датами, альбом фотографий, где еще молодой учитель стоит по правую руку Дзержинского. Наткнулся на часы с надписью «Другу от Лациса».
А дальше шли потрепанные литературные журналы прошлого века. Такое впечатление, что оборотень хранил этот хлам в память о своем буржуазном прошлом.
Пора заканчивать. Ничего тут нет. Можно писать отчет и сдавать его в архив.
Так, а это что такое?
В одном из ящиков лежал завернутый в пожелтевшую газету сверток.
Он никогда не видел Ахматову и не читал ее стихов, он вообще не знал, жива ли она, и если жива, то живет ли в Советской России или в эмиграции. Но совсем недавно, как поощрение за «безупречную» работу в органах он был послан «сопровождающим» с делегацией работников искусств в Париж на открытие Всемирной выставки. «Рабочий и Колхозница» Мухиной как символ Советского государства были, конечно, хороши, но самое большое впечатление на него произвели картины и рисунки Модильяни в музее современного искусства, куда по долгу службы привела работа чекиста. И этот художник оставил в его душе неизгладимый след.
Он не знал, что за женщина изображена на рисунках, да и не интересовался этим. Он видел руку мастера, точность и четкость линий, эффектность композиции, уравновешенность и соразмерность. Этого не перепутаешь ни с чем.
Сколько их здесь? Раз, два…
Пятнадцать.
Пятнадцать шедевров великого мастера!
Сзади послышались шаги.
– В спальне закончил.
Не оборачиваясь, он приказал:
– Проверь кухню. И второго туда прихвати.
Он дождался, пока шаги стихнут. Перевел дыхание.
Зачем? Что им делать на Литейном, в «Большом доме»? Потеряются в ворохе бумаг, будут уничтожены.
Их нужно в музей!
А как туда передать? Если сказать правду – ох, об этом лучше не думать… Нет, не сейчас. Потом.
Он осторожно скатал рисунки в рулон и сунул в глубокий внутренний карман черного кожаного плаща.