— Профессор Селезнев тоже остался на станции, — осторожно ответил Йенсен.
— Понятно, — сказала Алиса. — Я почему-то так и подумала. И отлично себя там чувствует, наверное.
Она вздохнула:
— Жаль все-таки, что не удалось поговорить с профессором Минцем.
— Ты была последней, кого он видел, — заметила Брюнгильд. — Я тогда держала ему голову, и мне показалось, что сначала он обрадовался, а потом… — Она потерла висок, пытаясь унять головную боль. — Потом он сказал…
— Что он сказал? — переспросила Алиса.
— «Я ошибся», — вспомнила Брюнгильд. — Да. «Я ошибся» — вот что он сказал.
У Алисы почему-то закололо ноги. Так бывает, когда долго посидишь. Она встала, чтобы размяться, сделала несколько шагов по песку. Рядом сонно дышал океан.
— Брюнгильд, — сказала она. — А что случилось с моим двойником? С Алисой вашего мира?
— Ну, — сказала Брюнгильд. — Твой отец вызвался помочь Тубаи опробовать сыворотку — еще до того, как это все началось. Он специально заразился.
— Да, Тубаи был против, — вставил Ошуга. — Он был еще не до конца уверен…
— Сыворотка не помогла, — продолжала Брюнгильд. — Наша Алиса очень расстраивалась, а через некоторое время она уехала домой, к маме. Я не знаю, где она живет, да теперь это уже и неважно.
— А кто, — очень ровным голосом спросила Алиса, — кто сказал, что я уехала домой, к маме?
— Профессор Минц, — ответил Ошуга. — Я видел, они с нашей Алисой незадолго до ее отъезда о чем-то шептались на лестнице.
Алиса расхохоталась.
— Нет! — закричала она. — Нет! Я так не могу. Пусть я никогда не вернусь домой! Но знать, что я убила моего Громозеку, что вот
Алиса вытащила фильтры из носа.
Алиса вдохнула соленый, тяжелый от влажности морской воздух. У нее слегка закружилась голова. Она закрыла глаза, ожидая, как черный водоворот ненависти подхватит ее, закружит и унесет, утопив в своих пылающих глубинах все горести и печали Алисы — и ее саму…
— А девочка права, — раздался голос Йенсена. — Как же мы забыли!
Алиса открыла глаза. Йенсен уже вытащил фильтры из носа, как и Брюнгильд. А вот Ошуга все еще возился со своими.
— В чем я права? — спросила Алиса.
— Это — Бродяга, — подняв к серебристой звезде грязный палец с обгрызенным ногтем, сказал Ошуга. — Минц как-то рассчитал, что когда она появится в небе, фильтры можно будет снять. Ну, они будут больше уже не нужны.
Бывший диспетчер космодрома бросил свои фильтры в костер. Пламя ответило ему россыпью искорок.
— Мы пережили это, — сказал Ошуга. — Даже не верится. Как, интересно, это назовут потом? Неделя Мрака? Час Затмения?
— Я тут книжку читал, — сказал Йенсен. — Еще до того, как это все началось. Там очень похожее описано. Она называется…
Алиса легла на песок рядом с Брюнгильд, прижалась к ее теплому боку и тут же, словно в ее голове кто-то выключил свет, заснула. Перед тем как окончательно провалиться в теплую черноту, она вдруг в безумной надежде подумала, что это все был сон, жуткий и нелепый, и когда она проснется, все будет по-прежнему, папа будет здоровым и веселым, и Громозека будет живым…
Но она знала, что этому не суждено случиться. И что когда она откроет глаза, рядом с ней будут Брюнгильд, Ошуга, Йенсен. И океан, безразличный, изменчивый, вечный.
Максим Хорсун. Папа навсегда!
…наша мама строит дома, и притом часто на других планетах.
Алиса была на кухне: возилась с тестом под трансляцию футбольного матча на кубок Галактического сектора. Старенький космовизор надрывался на предельной громкости, и Алиса не услышала, что я вернулся домой.
— Муки маловато, — заметил я, бросив взгляд на клейкую биомассу, расползающуюся по столешнице.
— Все делаю по рецепту, — сухо отозвалась Алиса, и я понял, что настроение у нее прескверное.
— А что это будет?
— Вареники.
— С чем?
Алиса бросила тесто, вытерла руки о передник, повернулась ко мне. Лоб, нос и подбородок — в муке. Губы сжаты, глаза блестят. Кулаки уперты в бока.
— Почему мама остановилась у Бригитты?
Я потянулся к космовизору и прикрутил громкость.
— Ты же знаешь, что мама и тетя Бригитта — лучшие подруги. Они не виделись больше года.
— Немного странно, что женщина, вернувшись из космоса, первым делом спешит к подруге, а не к мужу и не к ребенку. Ты не находишь?
Безусловно, Алиса была права. В другое время я бы отшутился, мол, с каких это пор ты называешь себя ребенком, а окрестности Сатурна — космосом? Но на душе у меня скребли кошки, и благодушие, на которое я себя настраивал несколько дней кряду, вдруг стало стремительно улетучиваться.
— Ты готовишь ужин для мамы?
— Да.
— Мама не будет есть вареники на ночь. Ей дорога фигура.
Алиса кивнула.
— Я это упустила. Что ж, так даже проще. Подай, пожалуйста, пакет для мусора. Соберу в него тесто, пока оно не затопило кухню и мы не захлебнулись в нем, как в гринпинской трясине.
Зазвонил видеофон, на экране высветился британский номер. А вот и Кира…