Искушение Анжелики

— Мадам Каррер, — сказала Анжелика, обращаясь к хозяйке трактира, — будьте любезны прислать мне обед на квартиру в главной башне. Я попрошу вас также нагреть лохань воды, чтобы я могла помыться.

«Вся вода рек не может отмыть преступную душу, и вся пища земли не в состоянии насытить того, кто гибнет, оскорбив Господа Бога», — процитировала мадам Маниго некий афоризм, отвернувшись в сторону.

То был выстрел из-за угла, но Анжелика была к нему готова.

Несмотря на все свое ожесточение и раздражение против сплетниц, она понимала, что эти женщины, которых она не могла не считать своими подругами, разрывались между противоположными оценками, что очень огорчало их самих.

За непреклонностью дам Голдсборо в оценке скандального, с их точки зрения, поведения Анжелики скрывалось возмущение тем, что она предала человека, перед которым все они, в большей или меньшей мере, преклонялись и в которого были даже слегка влюблены. Это было смягченное, скрываемое, но настоящее чувство, чувство гугеноток с нежными сердцами, бьющимися под коркой льда, намороженного полученным воспитанием. формула мадам Маниго «я это всегда говорила» пользовалась в эти дни успехом, распространялась и выставлялась всюду, как вывешиваются на улицах полотна со словами молитв в дни папистского Божьего праздника. И действительно, не эта ли последовательница мэтра Берна разоблачила Анжелику как опасную возмутительницу спокойствия!…

На это Абигель возражала, что поведение мадам де Пейрак в последнее время доказывает, что ее совесть совершенно чиста.

— Гордячка! — настаивала мадам Маниго, — я это всегда говорила.

«И вообще, кто знает, что там действительно произошло?» — продолжали сторонницы Анжелики. Слухи, намеки, околичности… Швейцарец, который рассказывал оскорбительные для нее вещи, был, оказывается, пьян, как свидетельствуют господа Маниго и Берн… А Анжелика, вот она снова появилась среди них и держится с достоинством, отвечая пренебрежительной улыбкой на намеки мадам Маниго.

Такая близкая им и такая не похожая на ту, какой она была в дни гонений гугенотов в Ла-Рошели.

Они вспомнили, как бежали через ланды от королевских драгунов, и Анжелике удалось привести их к спасению.

— Какая истина и какой повод для размышлений! — сказала Анжелика, окинув высокомерную даму спокойным взглядом. — И, кажется, именно мне вы предлагаете над этим поразмыслить, не правда ли, дорогая мадам Маниго? Я благодарю вас, но сейчас речь идет не о том, чтобы насытить мою душу, виновна она или нет, а о том, чтобы восстановить мои силы. За те два дня, что я нахожусь в вашем поселке, позволю себе заметить, дорогие мои дамы, мне перепал лишь жалкий початок кукурузы. И это не делало бы чести вашему гостеприимству, если б я не знала о заботах и трудах, которые выпали на вашу долю со вчерашнего дня в связи со сражением и ранеными. Обращаясь к вам с просьбой накормить меня, я выражаю таким образом естественную потребность, которую, очевидно, испытываете и вы, мои дорогие.

Надо сказать, что многие дамы из Ла-Рошели как раз в этот момент угощались аппетитным рагу, пропустив по стаканчику доброго рома. Разрываясь со вчерашнего дня между домашними хлопотами, детьми, работой на своих фермах и уходом за ранеными, вконец обессиленные, они также воспользовались затишьем, чтобы придти подкрепиться в гостеприимную таверну мадам Каррер. Слова Анжелики застали их врасплох, и они замерли с ложками в руках.

— Не беспокойтесь, прошу вас, — обратилась к ним Анжелика как можно приветливее, — не обращайте на меня никакого внимания. Продолжайте. Я совсем не хотела бросить камешек в ваш огород. Вы правильно делаете, что подкрепляетесь. Но позвольте заняться этим и графине де Пейрак. Вы пошлете мне то, что я просила, мадам Каррер, и поскорее… Абигель, моя дорогая, не могли бы вы меня проводить? Мне нужно сказать вам кое-что наедине.

Поднявшись на первую ступеньку лестницы, ведущей в ее комнату, Анжелика, обернувшись, обратила доверчивый взгляд к жене мэтра Берна.

— Абигель, сомневаетесь ли вы во мне? С трудом удерживаемая маска исчезла, и стало видно, как Анжелика изнурена. Абигель потянулась к ней.

— Мадам, ничто не может поколебать мои дружеские чувства к вам, если они для вас не обидны.

— Как раз наоборот, моя милая Абигель. Я всегда высоко ценила вашу дружбу. Разве я могу когда-нибудь забыть, как вы были добры ко мне, когда я прибыла в Ла-Рошель с ребенком на руках? Вы не оттолкнули бедную служанку, какою я была тогда. Оставьте этот подобострастный тон, он неуместен между нами. И спасибо за то, что вы меня поддержали. Вы вернули мне мужество. Я не могу еще объяснить вам, что происходит, но самое ужасное — это то, что хотят вам внушить злые голоса.

— Я в этом твердо убеждена, — заявила дочь пастора Бокера.

Сколько же очарования было в целомудренной и чистой молодой женщине из Ла-Рошели, которая словно расцвела в связи с приближением материнства.

Счастье еще более облагородило ее.

Ее чистые глаза светились симпатией. Не в силах сдерживать себя, Анжелика склонилась и прижалась лбом к плечу Абигель.