Искушение

Утром приехал врач от Мурада и забрал Алексея на рентген. Катя пошла в ванную и только здесь увидела свое тело. Руки, ноги, грудь… все было в синяках. Между ног, возле самых трусов ясно отпечаталась багрово-синяя мужская ладонь с пальцами и следами ногтей. Катя испуганно потерла ее рукой, быстро вышла из ванной и в растерянности села за кухонный стол. Сердце колотилось. Перед ней сами собой поползли картины вчерашней ночи.

По комнате ходили большие мужики, свет загорелся, было страшно и непонятно, потом свет погас и остался желтый полумрак, а на потолке возникли черные тени этих мужиков. Ее раздевали, она слабо сопротивлялась, она была в их руках, как полуживая. Только качала головой и поднимала вялые руки, защищаясь. Сняли куртку, Славик что-то сказал толстому Октаю, тот пошлепал Катю по щекам и спросил, нервно подхихикивая и заглядывая ей в глаза:

– Эй, ты что совсем отключилась?! Хи-хи-хи…

Славик вытряс ее из свитера, Октай взял бутылку воды, набрал в рот и сильно обрызгал лицо Кати. Еще пошлепал по щекам и полил на голову.

– Давай, ты первый! Целочка! – Октай смешно повилял толстым задом, покачал головой из стороны в сторону, грузно плюхнулся на соседнюю койку и закурил. От воды Катя чуть очнулась, у нее на груди чьи-то толстые пальцы расстегивали пуговки рубашки, Катя одной рукой ухватилась за рубашку, другой за руку. Славик оттолкнул ее, затрещала ткань, пуговицы полетели. Так же легко освобождая груди, порвал старенький лифчик. Его сильные руки больно схватили Катю под плечи, приподняли и бросили головой на подушку. Катя закрывалась, Славик, не обращая на нее внимания, помял-потрепал небрежно груди, гыкнул довольно и расстегнул молнию на Катиных джинсах. От унижения и стыда Катя начала приходить в себя, она резко подтянула колени к груди и нечаянно коленом ударила Славика в ухо.

– От, сука, давай, молодец! Проснулась! – Он звонко шлепнул ладонью по Катиной щеке и засмеялся.

Удар был сильный и неожиданный, Катя откинулась на подушку и расслабилась, Славик сдернул джинсы с бедер, потом одну штанину, другую Катя не давала, он дернул сильнее, подкинув ее над кроватью, раздался треск изношенной материи, и она осталась в одних трусах. Октай торопливо подскочил с соседней кровати:

– Дай я, Славик, дай я! Это – я!

Он схватился волосатыми толстыми пальцами за трусы, рванул их в стороны и плотоядно рыкнув, вытянул разорванные трусы из-под Кати. Славик неторопливо раздевался. И тут, увидев в метре от себя голого возбужденного мужика, Катя как будто очнулась, громко ойкнула и заорала. Октай заткнул ей рот ее же трусами, вдавил голову в подушку, Катя схватила его за руку, другая рука Октая грубо шарила между ног. Катя зажималась, но уже чувствовала его пальцы внутри себя и, кусая руку Октая и хлеща его по морде, заорала от ужаса.

Катя потеряла сознание. Она упала сначала на угол стола, за которым сидела, потом сползла на пол кухни. Очнулась через минуту, не очень понимая, что произошло. Поднялась с пола и, пошатываясь, пошла к себе в комнату. Первое, что ей бросилось в глаза, были джинсы. Она стояла, хмуро глядя на них, потом взяла в руки, рассмотрела огромную дыру, порванную по шву, подняла куртку с пола, она была целая, из кармана торчало что-то – это были разорванные лифчик и трусы. Опять беспощадно, до судороги в груди, вспомнился страшный полумрак комнаты, две огромные тени на потолке и стене, незнакомые голоса, визгливый смех Октая. И она во всем этом участвовала. Катя легла в кровать, закрылась с головой одеялом; потекли слезы.

Телефон зазвонил, испугал, она со страхом подумала о работе. Звонила Светлана из «Мукузани», старшая смены, Катя тяжело глядела на дисплей и не брала трубку. Потом пошла в ванную. Она подводила людей, но идти туда было нельзя.

Губы потрескавшиеся, нижняя разбита и сильно опухла. На лице тоже были синяки, щека с подтеком и потемневшие точки от пальцев на скулах, Катя потрогала, больно не было. Она пыталась думать о работе, сможет ли сегодня выйти, но тут же думала о другом, мысли, тяжелые, тупые и болезненные, толклись, мешались друг с другом, как беспомощно толкутся на поминках в избе покойного.

Все, что произошло, ломало ее жизнь, она это ясно чувствовала. И страх, не за себя, но вообще, судорожное беспокойство об избитом Алексее, о Насте, уехавшей с распаленными мужиками, не отпускал, сжимал сердце и горло. Настя трубку не брала.

– Ты нам должна, сука, запомни! Сама придешь! От меня еще ни одна сука не ушла! Я за твою любовь бабки дал! Большие бабки! – Это были последние торопливые и злые слова Октая, когда он одевался, а Катя, голая, сидела в углу кровати, закрывшись подушкой.

Сцены из вчерашней ночи, будто мазут на чистой реке, все всплывали и всплывали. Как в беспощадный водоворот затягивалась она в переживания. Внутри этого страшного события Катя не понимала, что все это значит, что она сделала, как вообще попала в руки к этим мужикам и почему с ней так обошлись. Все виделось сквозь тяжелый морок, болела голова. За что такое унижение?