Искупление Дабира

В шатре у Самарканда обговаривались потом эти дела с мудрым Абу-Тахиром, и тот допущен был лобызать Высочайшее Стремя. Решено было, вернув себе Балх и Термез, оставить все же Шамс ал-Мулька правителем в Самарканде с ежегодным приношением даров. А чтобы не был это "волчий мир", следовало царствующим домам обменяться женщинами. Сводная сестра Величайшего Султана давалась в жены илек-хану. В то же время тринадцатилетняя племянница Шамс ал-Мулька становилась токал -- младшей женой Малик-шаха. Она и была Тюрчанка...

Кази Абу-Тахир не понял тогда его недоуменного взгляда. Может быть, знал этот кази нечто свое о женщинах, считая невесту красивой. И многоопытная Айша-ханум, главная хаджиба султанского гарема, взятая им на смотрины, тоже никак не выказывала отвращения. Только он один испытывал беспокойство, так как со слов кази заранее сказал Малик-шаху о невиданной красоте будущей жены.

Но все уже шло своим путем. Ханум осмотрела кости и мышцы девочки, проверила чистоту тела, глаза и уши, не искривлены ли пальцы на руках и ногах, нет ли изо рта дурного запаха и не имеется ли других уродств. Потом, по принятому обычаю, невесту повели на песок, где она присела. Он, как атабек жениха, самолично проверил оставшийся след. Все предвещало, что девочка сможет рожать легко и правильно. Ямка от струи имела гладкие края, уходила в песок глубоко и под прямым углом...

Однако беспокойство его не проходило. На слоне везли невесту, как принято. По четыре мешка денег было разбросано на пути в больших городах и по два -- в малых. А в новой столице --Исфагане, как условлено было между ним и кази Абу-Тахиром, их встретили у городских ворот люди Дома, а также султанские родичи и эмиры. Накануне уже примкнули к каравану жены сановников и все вместе проследовали в новый дворец, построенный специально для токал. Там горели во множестве цветные огни и состоялось обсыпание деньгами.

Люди потом удалились оттуда, а Величайший Султан прибыл к ночи с тремя хайлями конных гуламов. Он вошел во дворец, и солнце сочеталось с луной. Никто не спал, все ждали в нетерпении, и вскоре уже через Ай-шу-ханум стало известно, что все совершилось превосходно.

Наутро Малик-шах осматривал дары, и не замечалось в его лице неудовольствия. Особенно понравился султану изготовленный мастерами Самарканда престол его туранской жены, представлявший из себя плодовый сад. Маленький трон слоновой кости стоял посредине, а земля вокруг была из тонких серебряных пластин, переплетенных и должным образом отделанных. Тридцать деревьев из чистого золота находились там. Листья на них были бирюзовые и яхонтовые, а плоды -- из драгоценных камней соответствующего цвета...

А через два года опять увидел он вблизи Туркан-ха-тун и поднял руку к глазам, ничего не понимая. Та же была она, но все в ней почему-то светилось. В известное лишь творцу миров соответствие пришли ее формы. Даже когда оттопырила она губу при виде его, то непонятный свет этот сделался еще ярче.

Только свет и помнился ему с тех пор от частых встреч с нею. Зримо явилась она уже раздетая, со стоящим при ней гуламом. Все стало в ней ощутимо, даже запах ее распаленного тела. Но ярким светом была наполнена вся комната. И черная книга светилась, куда упиралось ее колено. Шальвары на полу источали солнечное пламя.

Значит, увидели некогда в ней этот свет и мудрый кази Абу-Тахир, и хаджиба Алша-ханум, и сам султан в первую ночь, ибо не стало с тех пор для Малик-шаха других жен. Почему же не увидел тогда этого он?

Все там же, на краю стола, лежал укатившийся калам. Большеротая девочка не уходила. Она смотрела прямо, оттопырив губу, и он все пытался разглядеть сейчас в ней будущее сияние...

III. ВАЗИР (Продолжение)

Потянувшись через весь стол, взял он калам и долго сидел, не выпуская его из руки. Потом совершил положенное омовение, ограничил себя на полу ковриком -- саджаждом. Не в пути он находился, а поэтому не стал сокращать время полуденной молитвы. Аккуратно и серьезно, как всегда, исполнил он все ее ракаты.

Явившемуся Магриби дал он указания. Следовало заняться теперь таблицами неба, но снова не приходил имам Омар. Тогда, положив калам на свое место -к кубу чернильницы,-- прошел он к двери и надел кожаные галоши...

Солнечная стена встала перед ним, но каждый следующий шаг был ему досконально известен. Медленно шел он вдоль жестких, одинаково подстриженных ма-клюр, и глаза привыкли к полуденной мгле. Горячее безмолвие утвердилось в мире, и не ощущалось нигде раздражающего ум движения. Только молодой сановник-шагирд высаживал нечто в землю по другую сторону арыка. Спокойны и продуманны были его действия.

Шагирд с детства работал при султанских садах и знал положенное обращение. Не смеет отвлекать идущего сановника приветствием или поклоном кто-то прислуживающий при доме. В разных сферах они, и нет между ними связи. Но, подобно благостному илу в полях, осела в глазах у шагирда вечная благодарность, и достойное это чувство у человека.