Искупление

Тернер, как и все остальные, сидел на земле в оцепенении так же, как тогда, на краю той деревни, названия которой не мог вспомнить. Эти французские деревни с бельгийскими названиями… Тогда он потерял свое подразделение и — что еще хуже для пехотинца — винтовку. Сколько же дней прошло с тех пор? Ни за что не вспомнить. Он осмотрел свой револьвер — дуло тоже забито землей. Сняв патронную сумку, Робби закинул ее вместе с револьвером в кусты. Спустя какое-то время за спиной раздался голос, и рука легла ему на плечо.

— Так вот куда ты умотал. На, подарочек от гринховардов.[27] — Капрал Мейс протягивал ему флягу какого-то убитого солдата.

Поскольку фляга была полна, Тернер позволил себе первым глотком прополоскать рот, но это оказалось бесполезно, и он вместе с водой заглотал всю грязь.

— Мейс, ты — ангел.

Капрал протянул руку и помог ему встать.

— Надо давать отсюда деру. Говорят, проклятые бельгийцы скопытились. Нас могут отрезать с востока, а впереди еще много миль.

Когда они пересекали поле в обратном направлении, к ним присоединился Неттл. У него была бутылка вина и плитка «Амо», они стали передавать их по кругу.

— Отличный букет, — сказал Тернер, прилично хватив.

— Пахнет мертвыми лягушатниками.

Крестьянин и его колли снова шагали за плугом. Троица подошла к воронке, из которой шел сильный запах пороха. Воронка представляла собой идеально симметричный перевернутый конус с гладкими стенками, будто землю просеяли и разровняли. Никаких человеческих останков, ни клочка одежды или обуви. Мать с сыном испарились. Тернер задержался было, чтобы осмыслить этот факт, но капралы спешили, тащили его, и вскоре троица присоединилась к бредущей по шоссе колонне. Теперь идти стало легче. Машины не двинутся, пока саперы со своими бульдозерами не расчистят дорогу. Над горизонтом, словно разгневанный великан, возвышался столб горящей нефти. В вышине монотонно жужжали два ровных потока бомбардировщиков: один направлялся к цели, другой возвращался, закончив бомбежку. Тернеру пришло в голову, что процессия на шоссе напоминает стадо, идущее на бойню. Но эта дорога была единственной, и выбора не оставалось. Шоссе вело их к правому краю дымного столба, на восток от Дюнкерка, где проходила бельгийская граница.

— Поющие Дюны, — вспомнил он название на карте.

— Мне нравится это название, — заметил Неттл.

Они обогнали мужчин, которые из-за стертых ступней едва волочили ноги. Некоторые шли босиком. Несколько солдат тащили товарища с кровавой раной в груди на допотопной ручной тележке. Какой-то сержант вел под уздцы ломовую лошадь, через спину которой был перекинут офицер, то ли без сознания, то ли мертвый. Руки и ноги у него были связаны под животом лошади — чтоб не свалился. Встречались солдаты на велосипедах, но большинство шли пешком, по двое или по трое. Мимо проехал на «Нортоне» связной Шотландского полка легкой пехоты. Его окровавленные ноги беспомощно волочились по земле, педали крутил сидевший на багажнике пассажир с забинтованными по самые плечи руками. Вдоль дороги валялись шинели, сброшенные солдатами, которым стало слишком жарко. Тернер уговорил капралов не следовать их примеру.

Приблизительно после часа пути они услышали позади размеренный топот, напоминавший тиканье гигантских часов, и, оглянувшись, увидели, что их догоняет нечто похожее на огромную, плашмя летящую над дорогой дверь. Это был взвод уэльских гвардейцев, двигавшихся строевым шагом, с винтовками «на плечо», предводительствуемый младшим лейтенантом. При виде этих печатавших шаг, устремивших взоры вперед, высоко вскидывавших в марше правую руку бравых воинов колонна расступилась. Время было циничное, но никто не посмел свистнуть им вслед. Демонстрация дисциплины и сплоченности заставила многих устыдиться. Все с облегчением вздохнули, когда четкий ритм гвардейских шагов стих впереди и можно было, снова погрузившись в собственные мысли, брести дальше.