Искупление

Кстати, после встречи с голубоглазой пассажиркой с симферопольского поезда мне захотелось узнать свое будущее, свою судьбу. Влюбленные ведь часто мечтают о будущем и верят гадалкам. Так вот, для гадания я нашел сербиянку. Цыганки врут, сербиянкам можно верить, потому что сербиянки при гаданиях не выдумывают, а играют, подобно артистам. Гаданию хорошей сербиянки можно верить, как игре хорошей артистки. И эта сербиянка нагадала мне, что моя хромота принесет мне много зла в жизни обычной, но в трудные моменты она меня будет спасать и мне помогать. Поэтому я не должен бояться азарта и азартных игр, не должен бояться ни казенного дома, ни дальней дороги. Конечно, всякие бывают игры. Есть игра, которая не стоит свеч, есть игра, которая стоит свеч, а есть игра, в которой люди заменяют собой свечи, сгорая дотла или, что еще хуже, превращаясь в никому не нужный оплывший уродливый огарок.

6

Когда пришли немцы, то немецкие власти сразу издали указ: мужчин из города не выпускать. За выход из города расстрел или концлагерь. Мне же надо было добраться в Чубинцы, поскольку в городе жить не на что было, хоть жизнь как-то быстро наладилась и за советские деньги на базаре можно было купить сахар, молоко, сало, мясо, овощи. Но денег-то у меня не было, даже советских, а тем более немецких остмарок. Те, кто работал, получали карточки. На них в магазинах выдавали хлеб, крупу, соль, сахарин, подсолнечное масло – пол-литра в месяц. Однако я работы никакой не имел. По письменной части меня не брали, место возчика тоже найти не мог, а на тяжелые физические работы я не годился. Что делать? Пошел к старичку Салтыкову, который работал теперь в управе при бургомистре-украинце. Старичок Салтыков мне помог с разрешением на выезд из города. Однако при этом сказал, что в городе организуется музыкально-драматический театр и, как только моя пьеса будет доработана с учетом нового порядка, я ее должен привезти и отдать директору театра, по-прежнему тому же Гладкому. Эта весть меня обрадовала, тем более что я узнал: Леонид Павлович Семенов тоже остался в городе и будет работать в театре. Я мечтал, чтоб в «Рубль двадцать» главного героя, в которого вложил собственные чувства, сыграл Леонид Павлович.

Мое село Чубинцы, куда мне удалось добраться на немецкой попутной машине, жило, как и вся сельская местность, радостно от произошедших перемен. Начали перемены, так же как и в городе, с грабежа советского имущества. Тетка Степка рассказывала, что, когда она к сельпо прибежала, там уже одни пуговицы оставались и пустые картонные коробки. Начали грабить и колхозное имущество, растаскивать по домам скот, зерно, инвентарь. Однако здесь произошло первое омрачение радости. Колхозы и совхозы немцы распускать не собирались, только дали им другое название – сельскохозяйственная артель. Вместо двух колхозов – имени Кирова и имени ЦК комсомола у нас появилась сельскохозяйственная артель села Чубинцы с двумя бригадами. Вместо колхозного собрания – сельская сходка. В некоторых селах выбрали на сходках председателей, а в некоторых оставили прежних. У нас, в Чубинцах, на сходку приехал немец из волости с бургомистром. Переводил полицай Дубок, бывший секретарь комсомольской организации.

– Хайль Гитлер! – крикнул Дубок, едва сходка началась, и вытянул вперед правую руку.

– Хай Гитлер, – согласились многие крестьяне, в том числе тетка Степка, – может, при Гитлере будет лучше.

Паны начальники сказали: рекомендуем пана Чубинца. Но поскольку у нас Чубинцов более чем полдеревни, то уточнили – пана Олексу Чубинца. То есть того же самого, что и колхозом руководил. Он не хотел, боялся, что наши придут – посадят. Забегая вперед, скажу, так оно и случилось, хоть жена его орденоноска и орден свой сохранила. Сначала его в колхозный сейф прятала, а потом в землю закопала.

Вообще, чувство радости первых месяцев сорок первого года все время омрачалось у многих страхом: вот наши вернутся – накажут за такую радость. Однако прежде наших наказывать начали сами немцы. С рассвета выходи в поле буряки полоть. С буряками у нас, кстати, всегда торопились, поскольку осень хоть и сухая, теплая, к ноябрю лишь пасмурная, но бывают и ранние заморозки, что ведет к гибели части урожая свеклы и картофеля. И осадков летом достаточно, но к осени маловато, что вредно отражается на озимых. Чтоб разобраться в этих местных проблемах, приезжал немецкий агроном, походил по полям с Олексой Чубинцом, посидел в правлении, и принято было рациональное решение: заменить постановления, указы, трудодни, ордена передовикам просто немецким надсмотрщиком с нагайкой. Немец грубый, ни слова не понимает ни по-русски, ни тем более по-украински. А раз не понимает, чуть что – бьет. Там, где советский уполномоченный еще предварительный выговор делает, он уже бьет. Однажды тетка Степка пришла, на спине опухоль и рубец от нагайки.

– За что? – спрашиваю.

– За то, что на работу красный сарафан надела.