Искупление

– Вот только жаль, что пицца остыла… Я так хотела ее теплой донести! Представляешь, Мадина не обманула, действительно дала мне один кусок бесплатно. А второй я у нее купила. Я сегодня опять так хорошо заработала, почти сто рублей! Вот всегда бы так…

Они уже успели сходить за водой и развести огонь в камине, а Стас все никак не мог успокоиться.

– Зря ты все-таки меня остановила, – говорил он, подбрасывая очередную ножку стула в камин. – Ей-богу жалею, что не убил этого звереныша. Это каким же отморозком надо быть, чтобы наброситься на ребенка…

– Я уже не ребенок, Стас, – с тихим вздохом возразила Таня.

– Да как же это не ребенок? Тебе всего двенадцать лет.

– А тогда было одиннадцать… – еле слышно проговорила девочка, не отрывая взгляда от разгорающегося в камине пламени.

– Когда это «тогда»? – не понял он.

– Когда я в детский дом попала…

Недавно, слушая рассказ Тани о ее родном доме и гибели ее родных, Стас подумал, что ничего страшнее и быть не может. Но оказалось, что в тот раз девочка поведала ему далеко не все. Оказалось, что был в ее жизни еще один, не менее жуткий эпизод, о котором она, по собственному признанию, еще ни разу никому не говорила. Просто не могла, вспоминать об этом было выше ее сил.

После смерти Таниных родителей друзья и знакомые семьи, которых у Кузнецовых имелось немало, были против того, чтобы девочку отдавали в детский дом. Одна из маминых подруг, тетя Даша, собралась взять Таню к себе и всерьез занялась сбором и оформлением документов на ее удочерение, но у нее так ничего и не получилось. Тете Даше и ее мужу отказали на том основании, что у них низкая зарплата и слишком маленькая, всего лишь двухкомнатная квартира. И Таню отправили в приют.

– Чушь какая-то! – возмутился в этом месте рассказа Стас. – Я понимаю, что можно отказать, если усыновить ребенка хотят какие-нибудь алкоголики или наркоманы. Но если нормальные люди готовы воспитывать ребенка своих погибших друзей, я не понимаю, почему им это запрещают…

– Я тоже раньше не понимала, – отвечала Таня с той интонацией, с которой она всегда говорила на «взрослые» темы. – Но мне в приюте ребята объяснили. Отправлять сирот в детский дом – это бизнес. И очень выгодный.

– То есть как это – бизнес? В каком смысле?

– А в таком, что на каждого нового ребенка государство выделяет приюту большие деньги. И руководители детских домов этим пользуются. Конечно, им выгодно, чтобы детей в детдоме было как можно больше. Я, пока была в приемнике-распределителе, столько всего об этом понаслушалась… Оказывается, у нас в стране бывают случаи, когда детей силой забирают даже из нормальных семей, у живых родителей, под какими-то нелепыми предлогами – и отдают в приют. Например, одна девочка рассказывала, что знала мальчика, на родителей которого соседи написали донос, что они плохо обращаются с сыном. К ним приехали, забрали мальчика и увезли его в детский дом, даже не разобравшись что к чему. Правда, это не в Москве было, а в каком-то другом городе, я забыла в каком…

– Ужас, – покачал головой Стас. – Просто трудно даже поверить в такое… Но ты начала рассказывать о себе. Что было с тобой дальше? Ты ведь все-таки попала в детский дом, насколько я знаю?

– Да, попала, – мрачно кивнула Таня.

Она действительно оказалась в приюте и провела там несколько дней. Но даже такого короткого времени ей хватило с лихвой. После пожара девочка осталась без документов и поэтому (а может быть, и по каким-то другим причинам, Тане, разумеется, никто не счел нужным ничего объяснить) ее отправили не в городской детский дом, а в подмосковный, чуть ли не за сто километров от МКАДа. И там она увидела всю картину блеска и нищеты приюта. Блеска – потому что директор разъезжал на новенькой иномарке, в его кабинете стояла мягкая мебель, навороченный компьютер и плазменная панель. А в нищете, в тесных, холодных, давно не ремонтированных комнатах, жили дети, которые ходили в обносках и ели впроголодь. Но самым страшным было не это. А то, что на второй же день ее пребывания в приюте директор, толстый лысый дядька, от которого пахло спиртным и гнилыми зубами, вызвал Таню в свой роскошно обставленный кабинет и жестоко изнасиловал, а потом еще заставил взять тряпку и смыть за собой кровь с дорогого кожаного дивана. А когда рыдающая Таня, всхлипывая, сказала ему, что заявит на него в милицию, директор только засмеялся. И ответил, что в милиции у него все куплено, ее там никто и слушать-то не станет. «Так что не вздумай вякать! – сказал он, выпроваживая девочку из кабинета. – Будешь хорошо себя вести и слушаться меня во всем – будешь хорошо жить и есть досыта. А начнешь кобениться – отправлю работать проституткой на станцию. Поговори с девчонками в палате, они тебе расскажут, как это…»

Той же ночью Таня сбежала…