Искупление

«Способны ли они на содеянное мною?

Вряд ли.

Алкомор, прозванный Камнем — уж не в насмешку ли нарёк его так Учитель?! Алкомор, благочестивый, величественный, могучий Алкомор, сидящий всегда справа от Учителя и ревниво оберегающий это своё право — быть первым; глотающий на лету каждое слово его, но ничего не слышащий, преданно ловящий каждый взгляд его и — как жаль, что он лишён хвоста? — готовый вилять им и день и ночь, — ну чем не верный, послушный пёс! Но без хозяина ничто он — и первым бросается наутёк при приближении голодного льва. Алкомор, этот «каменный» Алкомор, трижды за прошедшую ночь отрёкшийся от Учителя — достоин ли он чего-либо ещё, кроме презрения? Он ли не предатель, низкий, подлый, дрожащий за свою благородную шкуру?!

Или Близнец, с его вечной подозрительностью? Трусливый, как шакал, питающийся падалью, он в каждом видит шпиона жрецов либо тайного осведомителя Наместника, а рука его никогда не расстаётся с рукоятью спрятанного за поясом кинжала. Он не верит даже себе — что же говорить об Учителе, над словами которого он просто смеётся!

Или этот грамотей Зарох — он ли способен на великое? Обученный грамоте в бытность свою сборщиком податей, целыми днями теперь записывает проповеди Учителя, дабы след в истории оставить — уж не свой ли?

Странной, бесшумной тенью, словно призрак, облачённый во всё чёрное, всегда появляющийся незаметно — Вифокур. Ему ли под силу тяжкий груз? Нет, его удел — всегда быть тенью и избегать прямых схваток с врагом. Даже если этот враг — собственная совесть.

Наон… О, отчаянный юнец заметно отличается от всей этой трусливой своры «верных» учеников: он и его брат Теразар — недаром их прозвали Подобными Грому. Да, Наон пылок, храбр и отважен — но он глуп, как сотня каменных истуканов, и злобен, словно стая диких волков. Да, он предан Учителю — но предан руками, не головой. Нет, ему не дано понять замысла Божьего…

Остальные? Остальные — всего лишь бледные тени этих шести, не более. Что известно мне о них, кроме имён? Почти ничего. А ведь Учитель сам выбирал себе учеников — сам! Какую цель преследовал он, когда взор его из толпы жадных до крамолы, но боязливых слушателей выхватывал того или иного простолюдина? «Следуй за мной», — говорил Учитель, и тот покорно, словно лишившись воли, подчинялся. А я?..

Я тоже пошёл за ним. Да и мог ли не пойти, обласканный смиренным, всезнающим взором, обещавшим спасение и зовущим на великий подвиг?..

Подвиг! вот имя тому, в чём меня обвиняют! И он знает об этом. Или всё-таки нет?..

Кто я такой? Бедный, нищий казначей, таскающий этот деревянный ящик с кучкой медяков вслед за ним — за тем, кто позвал меня. Меня не любят, порой даже ненавидят, не раз ловил я на себе яростные взгляды безумца Наона, и не раз рука его судорожно сжималась в поисках кинжала. Чем я так прогневал их? в чём провинился? В том ли, что умнее их всех? Или в том, что держусь всегда в стороне от остальных, когда Учитель наставляет их на путь истины и добра? Что смел и независим? И ярость Наона, быть может, вызвана тем, что видит во мне он соперника, даже боится меня? Тогда и он трус — тоже!

Вы! стадо трусливых баранов! Найдётся ли среди вас хоть один, кто был бы предан Учителю так же страстно, как старый, всеми презираемый Адус! И знаете ли вы, что Учитель оказал мне особую честь, дважды избрав меня: в первый раз — вместе с вами, как одного из Двенадцати, и второй раз — вчера, вечером, во время трапезы, когда сказал мне: «Что делаешь, делай скорее»!

Вправе ли я был ослушаться?!»