– Ясен пень, я тоже не ангел… И тоже не как стекло. Но давай все-таки на моей тачке поедем.
– Да запросто, – не стала спорить девушка. – Мне только лучше, руль крутить не надо.
У Тони тоже оказался джип, подержанный «Форд». Леся с удовольствием нырнула в его кожаное нутро, устроилась на сиденье и, прильнув к водителю, сунула руку под его куртку и принялась гладить его по груди. Ей очень нравилось, что Тони такой худой, Леся всегда предпочитала мужчин астенического сложения, тоненьких, почти женственных, как герои аниме – она обожала хентай, всегда возбуждавший ее гораздо сильнее всей остальной порнухи. Стас ее «кинематографических пристрастий» не понимал, смеялся над ними. И сложения был чисто атлетического: мышцы развитые, выдающиеся… Оно, может, и неплохо, тем более для папика его возраста, но Олесе такое не нравилось. Впрочем, она хорошо понимала, что выбирать не приходится. Хочешь хорошо устроиться – пользуйся тем, что имеешь.
К этой мысли Леську с самого детства приучила мама, всю жизнь проработавшая в отделе парфюмерии и косметики одного из московских универмагов. Зарплата ее, даже когда она стала заведующей, была не так уж и велика, во всяком случае, и в сравнение не шла с теми деньгами, которые привозил отец, периодически ездивший на заработки за Полярный круг. При этом, однако, вся та жизнь, которую вели Петунины, была почти целиком заслугой не главы семьи, а его жены. Тогда, на закате социализма, важно было не столько иметь деньги, сколько уметь обменять их на разные житейские блага. Прийти в магазин и купить что-то более или менее приличное было почти невозможно, необходимо было все
Но потом все резко изменилось. Отец занялся бизнесом и сумел даже приподняться на первой волне, торгуя бельем и колготками, но впоследствии не справился с делом, разорился и стал спиваться. А мама вдруг оказалась не у дел, поскольку парфюмерия и косметика перестали быть дефицитом, за какие-то несколько лет этого добра в стране появилось видимо-невидимо, на любой вкус и кошелек. Впрочем, сдаваться предприимчивая женщина не собиралась. Быстро разведясь с мужем, который сделался для нее балластом, она скооперировалась с несколькими знакомыми рукодельницами и открыла на Вернисаже палатку, где продавалась сувенирная вышивка, и это помогло матери и дочери остаться на плаву. Со временем число торговых точек увеличилось, и хотя спрос на товар сильно упал, но все же Петунины продолжали сводить концы с концами. Во всяком случае, все школьные годы Олеся была одета не хуже других, – а этот момент и для матери, и для дочери считался главным критерием в вопросе состоявшейся или несостоявшейся жизни.
На радость маме, девочка росла очень хорошенькой. Наряжая ее и расчесывая белокурые волосики, женщина не уставала повторять дочке, как важно всегда быть красивой, следить за собой и как можно больше времени и внимания уделять своей внешности.
– Что хорошего – всю жизнь горбатиться, как я, пытаясь заколотить копейку? – внушала мать. – Нет уж, пусть мужчины на тебя работают. Ты у меня красавица, ты найдешь себе нормального мужчину, не такого непутевого, как твой никчемный отец, и будешь жить припеваючи.
То, что этот «никчемный» отец почти двадцать лет ездил работать на Крайний Север, в малопригодные для жизни условия Заполярья, чтобы содержать семью, к тому времени уже благополучно забылось.
Так что Олеся, можно сказать, с молоком матери впитала свой основной жизненный принцип: я красива, я – подарок для любого мужчины, поэтому они должны платить за удовольствие обладать мной. И платить как можно дороже.