Искры и звёзды

Яркий миг того, что было,

Звёзды неба сохранят.

Может быть, меня любила

Ты сто тысяч лет назад.

Над водой скажу морскою,

В стонах волн, в их голосах,

Что не будет мне покоя

Без тебя и в небесах.

Это сон, короткий очень.

Антонина, ты поверь,

Мы, пройдя сквозь дни и ночи,

Не расстанемся теперь.

Дом наш там, над головою,

Там любовь – и смех, и стон.

Там извечное, живое.

Здесь – иллюзия и сон.

Мы уйдём из сказки строгой

Сквозь поток ночей и дней

Дальней млечною дорогой,

Я найду тебя на ней.

В НАЧАЛЕ ДНЯ

Волной на шее синее кашне,

Над ним – мои пылающие щёки…

Я не в бурлящем, разноцветном сне.

А в городе страстей – Владивостоке.

Я в городе поэзии моей,

С которой выпадает жить немирно.

А в беззаботность иллюзорных дней

Мне вериться, но только лишь пунктирно.

Мой мир реален – это не кино,

Пусть для иных он жест или причуда,

И якорем, опущенным на дно,

«От имени народа» я не буду.

Под дудочку пахучего хорька

Плясать и петь я вовсе не намерен.

Для большинства – он гений на века,

А для меня коварный сивый мерин.

Я в мороси морской слегка продрог,

Я одинок в сплошной людской лавине.

День начат и не будет без дорог,

Моих дорог, неведомых отныне.

Пусть недруги в меня не влюблены,

Закрыли мне все выходы и входы…

С утра уже объелись белены

На почве моей внутренней свободы.

Иду себе в кашне своём вперёд,

Наглею и зверею с каждым годом.

Владивосток упасть мне не даёт.

Поэзия моя отсюда родом.

* * *

Вдоль, по Лянчихе-реке,

Я бегу вприпрыжку.

Не с синицей в кулаке,

А с журавлём под мышкой.

Убегаю от друзей

И подруг, конечно.

Путник скромный, не глазей

На меня с усмешкой.

Не любуйся, паренёк

На мои привычки!

Лучше сядь ты на пенёк

И попей водички.

В Лянчихе чиста вода,

Не выпита кукушкой…

Люди Владика сюда

Часто ходят с кружкой.

Воду пьют без куражу

Женщины, мужчины.

С журавлём я здесь брожу.

Есть на то причины.

Я решу проблемы сам

На Богатой Гриве.

Я гуляю по лесам

В яростном порыве.

Журавля я сохраню,

Потому в дороге.

Не попасть ему в меню

Старым пням двуногим.

Благодатная земля,

Чистая водица.

Здесь, на речке, журавля

Не склюют синицы.

Мракобесие долой!

Заявляю рьяно:

«Он под мышкой, под полой,

Под моей охраной».

* * *

Пусть меня заклюёт воробей!

Я лежу, я блаженствую в яме.

Ты ко мне одеяло прибей,

Дорогая, большими гвоздями.

Ты любя прибивай, не спеша,

С неуёмной и пламенной речью.

Пусть твоя озарится душа,

Задрожат от волнения плечи.

Пусть раздавит меня грузовик,

Пусть шофёр рассмеётся, страдая…

Но я верю в торжественный миг,

Что не встречу тебя никогда я.

Я в счастливую верю звезду,

Что неплохо уже, для начала,

Что уже ни в раю, ни в аду

Не прибьёшь ты ко мне одеяло.

Пусть поверится мне в светлый час

Что нигде я тебя не увижу.

Мне и в яме тепло без прикрас…

Час разлуки всё ближе и ближе.

Воробей не меня заклюёт

В придорожной и грязной канаве.

Всё унылое просто уйдёт,

И оно возвращаться не вправе.

ПРОВИНЦИЯ

На бережке, на узком,

Где булькает ручей,

Сидели двое русских

И трое москвичей.

Они вина не пили

И не дрались пока,

А просто так… тупили,

Играя в дурака.

Был им, весёлым, нужен

В один конец билет.

Ждал за Большою Лужей

Их пламенный привет.

Решительный и смелый,

Трухлявый грыз пенёк.

Мужик, почти что целый,

Он был без рук, без ног.

От злобы мракобесной,

С большим кольцом в носу,

Он всех туристов местных

Пускал на колбасу.

На травушках, на глупых

Кровавые ручьи.

Людские грызли трупы

Большие муравьи.

На бережке, как дома,

Где помыслы мертвы

Сидели два фантома

И трое из Москвы.

* * *

За час до извержения Везувия

Заполнилась прозреньем голова.

Я понял, что тупы мы до безумия

И простодушны, как на пне трава.

Я прочь побрёл дорогами подлунными,

Шагал туда, куда глаза глядят.

Не подружиться мне с братвой чугунною…

Я в том виновен, в чём не виноват.

Но настроенье было превесёлое,

Как будто членом партии я стал.

Везувий посыпал мне пеплом голову.

Я медленно взошёл на пьедестал.

Взошёл я на него, ведь в жизни лишний я.

Как горсть давно потраченных монет.

Смиренно обратился я к Всевышнему,

Спросил его: «А где здесь туалет?».

Прохожий мне ответил гневно, пламенно,

Ловивший тараканов в бороде:

«А ты не суетись, бродяга каменный!

Здесь туалет везде, везде, везде!».

Я в собственное плюнул отражение,

Что с бородой и пьяное слегка.

Рычал Везувий в пике извержения

И пуля пролетала у виска.

* * *

Прощай! Облетела листва с тополей…

Я кутаюсь в плащ темноты. Ухожу!

Мне тяжко с тобой на тропе, на земле.

Прощай! Не люблю! Не молю! Не свяжу!

Прощай! Это стоны зимы и снегов…

Мне страшно и холодно рядом с тобой.

Гремит за спиною железный засов

И пахнет слезами солёный прибой.

Прощай! Что по пойму, что скажу, что найду,

Глазами холодными, в небо звеня?

Я умер… Я умер на полном ходу.

А тот, возрождённый, нисколько ни я.

* * *

В глазах твоих не море, а пустыня.

Я заблудился в золотых глазах.

Как только камни у реки остынут,

Уедешь ты, печальная, назад.

Уедешь из вечернего посёлка…

Останется лишь память, как упрёк,

И в ней ты затеряешься иголкой.

И это всё. Немал Владивосток.

Но я приеду, чтобы знать и верить,

Что к морю мы приходим одному,

И улицы одни шагами мерим,

Не доверяя тайны никому.

Остыли камни. Ждёт тебя автобус.

Глаза блестят – я отражаюсь в них,

Мы, незнакомка, заблудились оба…

Понятно, что на вечность, не на миг.

* * *