Исход (Том 2)

— Где Ник? — остановила она его. — Я не видела его ни сегодня, ни вчера. Домосед из него не получится, верно?

— Он был там, возле водохранилища, — ответил Ральф. — Он и этот электрик, Брэд Китчнер, осматривают электростанцию. — Ральф потер нос. — Я сегодня был там. Решил, что всем этим вождям нужен хотя бы один индеец, чтобы давать поручения.

Матушка Абигайль хихикнула. Ральф ей действительно нравился. Он был простым малым, но с хитрецой. У него было чутье на то, как должны работать вещи. Ее не удивило то, что он был именно тем человеком, который заставил работать то, что все назвали радио Свободной Зоны.

— Ты хороший парень, Ральф, ты знаешь? Ты именно такой.

— Ну, вы тоже, матушка. Ну, не парень, но вы поняли, что я хотел сказать. В общем, тот парень Редмен проходил мимо, когда мы работали. Хотел поговорить с Ником о том, чтобы он был в каком-то комитете.

— И что ответил Ник?

— А, он написал парочку страниц, но все сводилось к тому, что для него хорошо только то, что хорошо для вас, матушка Абигайль.

— Да, что бы сказала в ответ на все эти манипуляции такая пожилая женщина, как я.

— Многое, — серьезно заметил Ральф. Он был явно взволнован. — Все мы здесь из-за вас. Мне кажется, мы сделаем все, что вы сочтете нужным.

— Я хочу только одного — жить свободной так, как я жила раньше, как американка. Я только хочу иметь право сказать свое слово, когда на это придет время. Как американка.

— Ну, все это у вас будет.

— А остальные так же думают, Ральф?

— Клянусь, что так.

— Тогда все хорошо. — Матушка Абигайль умиротворенно закачалась в кресле. — Отпущение нам время идет. Люди вокруг слоняются без дела. Большинство только и ждут того, чтобы кто-то сказал им, где осесть и на что опереться.

— Так мне можно идти?

— Зачем?

— Да Ник и Стью спросили меня не мог бы я найти где-нибудь печатный станок и, может, наладить и запустить его, если у них получится с электричеством. Я сказал, что не надо мне никакого электричеством я просто пойду в школу и найду там самый большой ротатор с вертящейся ручкой, какой только смогу обхватить руками. Им нужны какие-то листовки. — Он тряхнул головой. — Нужны! Семьсот. Для чего, ведь нас здесь чуть больше четырехсот?

— И девятнадцать там за воротами вероятно, волнение их возрастает с каждой минутой, пока мы здесь чешем языками. Пойди приведи их.

— Иду. — Ральф собрался уходить.

— Послушай, Ральф!

Он обернулся.

— Напечатай тысячу, — сказала она.

Они проходили в ворота гуськом, и матушка Абигайль почувствовала, что грешна тем грехом который она считала матерью всех грехов; все Десять Заповедей сплавлялись в одну: «Не укради». Убийство — это кража жизни, адюльтер — кража жены, алчность — тайная, незаметная кража, гнездящаяся в глубине сердца. Богохульство — кража Божьего имени, выметенного из дома Божия и отправленного разгуливать по улицам подобно непутевой бабенке. Абигайль никогда не была вором по-настоящему, а так, мелким воришкой время от времени в худшем случае.

Матерью грехов была гордыня.

Гордыня была женской стороной Сатаны у рода человеческого, тихое яйцо греха, всегда плодородное. Гордыня удержала Моисея и он не зашел в Ханаан, где виноград был такой крупный, что его приходилось переносить на веревках. «Кто добыл воду из скалы, когда мы хотели пить?» — спросили сыны Израилевы, и Моисей ответил: «Это сделал я».

Абигайль Фриментл всегда была гордой женщиной. Она гордилась чистыми полами, которые мыла, ползая на четвереньках (но кто сотворил руки, нога и саму воду, которой она мыла?), гордилась тем, что все ее дети стали достойными людьми: никто ни разу не попал в тюрьму, не был пойман в плен ни бутылкой, ни наркотиками, не беспутничал, но ведь матери детей — это дочери Господни. Она гордилась своей жизнью, но не она сделала свою жизнь. Гордыня — это проклятие воли, и, подобно женщине, гордыня коварна. Даже в своем преклонном возрасте Абигайль Фриментл еще не постигла всех ее иллюзий и не справилась с ее блеском.

И когда они гуськом проходили через ворота, она подумала: «Они пришли именно ко мне». И следом за этим грехом мысли целый сонм богохульных метафор без всякого запрета поднялся в ее сознании: как они шли один за другим, словно к причастию, — их молодой предводитель с опущенными долу глазами, рядом с ним светловолосая женщина, позади него мальчик с темноглазой женщиной, в черных волосах которой отливали белизной седые нити. Остальные шли за ними.

Молодой человек взошел на крыльцо, но женщина, бывшая с ним рядом, осталась у порога. У него были длинные волосы, как и сказал Ральф, но опрятные. Лицо обрамляла не так давно отпущенная, отливающая медью бородка. На мужественном лице вокруг рта и на лбу пролегли недавно появившиеся морщинки озабоченности и раздумий.

— Так вы действительно реальность, — тихо сказал он.

— Я всегда так думала, — улыбнулась она. — Я Абигайль Фриментл, но большинство здесь называют меня просто матушкой Абигайль. Добро пожаловать к нам.