Исход. Как миграция изменяет наш мир

Переселенцы приносят с собой не только свои надежды, но и свою культуру. В истории часто бывало так, что малочисленные переселенцы прививали свою культуру коренному населению: очевидным примером служит миссионерская деятельность, неоднократно приводившая к переходу местных жителей в другую веру, чему мы совсем не удивляемся[48]2⁸. Порой процесс насаждения новой культуры принимал откровенно насильственный характер. В Латинской Америке о мощном культурном влиянии переселенцев свидетельствует всеобщее распространение испанского языка. В Анголе о прежнем культурном доминировании переселенцев напоминает массовое использование португальских имен коренным населением. Однако порой широкомасштабное насаждение новой культуры происходит не под прицелом оружия, а децентрализованным образом.

Самый всеохватный из известных мне культурных переворотов, осуществленных малочисленными переселенцами, произошел в Великобритании. Переселенцами в данном случае были англосаксы, а случилось это около 400–600 годов н. э. До 400 года англосаксы почти не встречались в Британии, и они никогда не составляли здесь более 10 % населения. Насколько мы можем судить, они не завоевывали и не подчиняли себе коренных бриттов: археологи не обнаружили признаков сколько-нибудь массового насилия[49]. Тем не менее о масштабах англосаксонского культурного переворота свидетельствуют язык и религия. До 400 года бритты, вероятно, говорили на кельтских языках, похожих на современный валлийский, и на латыни. К 600 году их языком стал английский. Этот новый язык не содержал следов прежнего кельтского языка, представляя собой амальгаму переселенческих диалектов, в которой самую заметную роль играло фризское наречие. Также и христианство, в начале V века являвшееся официальной религией страны, к концу VI века почти совершенно здесь исчезло. Его пришлось заново ввозить в Британию из Ирландии и Рима. Исходя из вынужденно скудных свидетельств, можно сказать, что прибытие англосаксонских переселенцев привело к краху коренной бриттской культуры. Почему бритты полностью лишились своей прежней культуры, никто не знает, но что-то явно вызвало у них стремление подражать англосаксам.

Неизвестно, следует ли оплакивать исчезновение коренной бриттской культуры. В конце концов, ее носители отказались от нее добровольно. Однако культура представляет собой общественное благо в чистом виде: притом что все ее ценят, никто не получает вознаграждения за ее сохранение. На глобальном уровне мы ценим существование других культур, даже если лично никак с ними не сталкиваемся: как и многие другие вещи, не попадающиеся нам на нашем жизненном пути, они ценны уже своим существованием. На индивидуальном уровне родители обычно стремятся передать свою культуру детям, но возможно ли это, зависит не только от решений родителей, но и от выбора тех, кто их окружает. Так, если даже ex post культурные изменения одобряются последующими поколениями, то ex ante коренные жители могут иметь основания для того, чтобы с опаской относиться к культурному вызову, исходящему от пришельцев. Мысль о том, что ваши внуки с удовольствием станут перенимать чью-то чужую культуру, не обязательно будет греть вам душу. Разумеется, культурные изменения, вызванные прибытием переселенцев, — лишь одна из множества сил, ведущих к переменам; но в отличие от многих других, она никого ни к чему не принуждает. Если коренному населению не нужны культурные новшества, то оно не станет перенимать их у переселенцев.

Таким образом, миграция переселенцев из богатых стран в бедные становится обоюдоострым мечом для коренного населения: переселенцы приносят с собой желательные институты и ненужную местным жителям культуру. Теперь попробуем представить себе тот же процесс, но только идущий в другом направлении: из бедных стран в богатые. Допустим, что бедные переселенцы прибывают в богатое общество, намереваясь сохранить и распространять свою культуру. Привезенные ими социальные модели не принесут никакой пользы местному населению: бедные страны бедны из-за дисфункциональности их социальных моделей. Поэтому возможное осторожное отношение процветающих обществ к таким переселенцам окажется вполне оправданным.

Разумеется, бедные страны не отправляют переселенцев в богатые страны. Возможно, некоторые современные мигранты, прибывшие из бедных стран в богатые, хотели бы уподобиться переселенцам прежних дней, но в их распоряжении не имеется ничего сколько-нибудь похожего на силу тех переселенцев, основывавшуюся на мощных средствах принуждения. Но не исключено, что современное различие между культурной ассимиляцией и культурным размежеванием в чем-то аналогично прежнему различию между эмигрантами и переселенцами. Эмигранты покидают свое родное общество и вливаются в новое общество, благодаря чему им проще смириться с мыслью о необходимости ассимиляции. Переселенцы не собираются ассимилироваться: они надеются сохранить в новой стране проживания свои ценности и культуру.

Два смысла мультикультурализма