— В сегодняшних газетах ты прочтешь, что всем политическим заключенным, а также беженцам объявлена полная амнистия. Ты увидишь также, что я назначен Верховным судьей. Я призвал тех, кто не согласен с нами, вернуться на родину и попытаться разрешить все разногласия перед лицом народа, путем свободных выборов. Передай своему брату, что к нему это относится в той же мере, как и к любому другому кортегуанцу.
Дядя Беатрис только усмехнулся.
— Это всего-навсего еще один трюк. Мы знаем, что бывает после этих амнистий.
— Тогда это неплохой трюк, ведь благодаря ему ты выходишь отсюда живым и свободным.
Он вдруг заволновался, переводя свой взгляд с одного охранника на другого и опять на меня, как бы не зная, кому верить.
Заговорил президент. Голос его был полон отвращения. — Вышвырните эту дрянь вон. Пусть молится в благодарность за такое правосудие. Хойос не мог этого выдержать.
— Вы имеете в виду — отпустить его? Пусть так прямо и уходит?
— Вы слышали, что сказал его превосходительство. Арестованный свободен. — Президент повернулся к Хойосу спиной.
Тот направился к двери, подталкивая перед собой родственника Беатрис. За ними проследовал Прието. В комнате наступила тишина. Мы с президентом молча смотрели друг на друга, пока он не начал улыбаться. Затем улыбка его перешла в смех, а смех в хохот.
— Над чем вы смеетесь? — спросил я, совершенно сбитый с толку.
— А я — то до самого последнего момента был уверен, — едва выдохнул он, — что ты уже отымел ее. Теперь же я знаю, что тебе повезло ничуть не больше, чем всем остальным.
Я молчал.
Взрывы смеха закончились старческим смешком.
— Прекрасно.
— Что прекрасно?
— Твой план. — Он улыбнулся. — Я в почтении снимаю шляпу. Он такой хитроумный, такой тонкий. Я был бы чертовски горд, если бы сам его придумал.
— Да? — заинтересованно спросил я, желая узнать, насколько же я, в конце концов, умен.
— Освобождая ее родственника, ты завоевываешь ее доверие, а завоевав доверие, ее самое — целиком. И когда ты сделаешь это, она призовет сюда своего папочку — прямо к нам в руки. — Президент проницательно посмотрел на меня. — Тебе хоть раз приходилось иметь дело с женщиной, которая, когда ее трахают, не раскрывала бы рта?
9
Прошло две недели, но от Беатрис не было ни слуху ни духу. Несколько раз я ловил себя на том, что моя рука тянется к телефону, и лишь усилием воли сдерживал желание позвонить ей. Пусть все будет так, как она сама захочет.
Эти две недели оказались беспокойными: все дни и немало ночей я провел во дворце, в отведенном мне по приказу президента кабинете. Через мой стол текла река информации, характеризующей экономическое положение страны, на него ложились диаграммы и аналитические справки из соответствующих департаментов. В конце концов из отдельных мазков начала вырисовываться общая картина.
Я понял, что он говорит о Джордже Болдуине.
В одну из ночей, когда я сидел в кабинете и изучал сводный документ, неожиданно появился президент. Подойдя к столу, он склонился над моим плечом.
— Ну, что ты об этом думаешь?
— Если цифры, подготовленные нашими экономистами, соответствуют действительности, то у нас есть шанс.
— У нас будет шанс, если появятся деньги. От нашего друга ничего не слышно?
— Нет.
— Непонятно, чего они ждут.
— Не знаю.
— Может, тебе стоит слетать в Нью-Йорк, не дожидаясь их приглашения?
— Американцы — люди странные, — ответил я. — Им не нравятся те, кто приходит просить денег без приглашения.
— Но ты же отправишься не в Вашингтон, — ответил президент, — а в Нью-Йорк. Это совершенно логично, ведь ты — глава нашей миссии в ООН. И пока ты будешь там находиться, может, удастся сдвинуть дело и в другом направлении.
— Неплохая идея. — Я с уважением посмотрел на старика. Не проходило дня без того, чтобы он хотя бы на чуточку не продвинулся вперед в завоевании моего восхищения. Да, он был стар, но далеко не дурак.
— Это будет получше, чем сидеть здесь, занимаясь всякой чушью. Когда ты отправишься?
— Наверное, во вторник или в среду, — ответил я. — На этой неделе мне бы хотелось покончить кое с какими личными делами.
Он улыбнулся.
— Никаких новостей от нее?
Я покачал головой.
С философским видом президент пожал плечами.
— И от ее отца тоже?
— Ничего.
— Еще бы, — в голосе его я услышал презрение. — Все они — черви, боящиеся дневного света.
Я промолчал. Какой был смысл напоминать ему о том, что две его прошлые амнистии закончились смертями тех, кто, поверив ему, сдался. Почему же нынешняя должна отличаться от предыдущих?
Президент положил мне на плечо руку, легонько похлопал.
— Ничего, научишься. Тебе следовало бы убить ее родственника при первом же случае. Только такой язык им понятен.
Он направился к двери, но на полпути обернулся.
— Удачи тебе с девчонкой.
Я кивнул. Дверь за президентом закрылась. Я совсем не хотел говорить ему о том, что Беатрис в моих планах вовсе не значилась. В уикенд мне предстояло немало сделать, и я предполагал сделать это в одиночестве.