— Ну, не думаете же вы, что он захочет короновать себя, — расхохотался Джереми.
— Кому об этом известно? — пожал плечами барон. — Только ему одному, а он ни с кем не делится. Одно можно сказать с уверенностью: когда он вернутся, он вернутся, чтобы властвовать, а не символизировать собою власть. — Голос барона дрогнул. — И кто его знает, может, он и прав. Очень может быть, что Францию действительно нужно гнать хлыстом к утерянному величию и гордости.
После того, как Джереми ушел, барон устало откинулся в кресле. Смежил веки. Еще год, подумал он, только год, чтобы Роберт окончательно утвердился в своей роли, и я смогу уйти. Говорить то, что окружающие хотят услышать, и в то же время сказать то, молчать о чем не имеешь права, — как же это изнуряет! Возможно, он и ошибается, но еще не так давно в мире все было гораздо проще.
Внезапно на память пришел молодой человек, который только что вышел из комнаты. Джереми ему нравился — быстрым умом, искренностью, даже своим, не совсем понятным — американским? — идеализмом. Вот за кого бы следовало выйти замуж Каролине. Странно, как это получилось, что она влюбилась в его отца. А, в общем-то, и не так уж странно: отец во многом был похож на сына.
Ему вдруг стало интересно: Джереми по-прежнему встречается с той немкой? Еще не так давно ходили слухи, что они вот-вот поженятся, но минул год, и ничего не произошло. Возможно, свадьбы вообще не будет.
Резким движением барон выпрямился в кресле. Рука его в нерешительности зависла над телефоном, но он тут же заставил себя снять трубку. В конце концов, почему бы и нет? Не такое уж это и безрассудство. Такое случалось и прежде: сын заключает брак с женщиной, которая одно время принадлежала отцу.
Ему ответила Дениз. Барон велел ей в эту же субботу организовать ужин и ни в коем случае не забыть пригласить на него Джереми Хэдли.
Марлен была вне себя от злости, Джереми понимал это по множеству признаков. Пока они добирались в машине до отеля, он взглянул на нее пару раз, но ей удавалось быстро отвернуться. Но, войдя в номер, она забыла о сдержанности.
— К черту! Не хочу их больше видеть! Никого!
Ее сумочка, перелетев через комнату, шлепнулась на пол у стены.
— В чем дело? Мне показалось, что вечер удался.
— Значит, ты еще глупее, чем я думал! Неужели ты не видел, чем занимался барон? Джереми посмотрел на Марлен.
— Нет. Скажи мне.
— Он же вешал на тебя свою дочь. Весь вечер только и слышалось: Каролина то, Каролина это. Неужели ты не заметил!
— Нет. Твое воображение начинает тебя подводить.
— Ты еще скажешь, что не видел, как они обращались со мной. Да меня как будто просто не существовало. Ты сидел во главе стола, рядом с бароном, напротив Каролины. А меня посадили в углу с двумя ничтожествами.
— Оставь, Марлен, — устало сказал Джереми. — У меня нет сил спорить с тобой. И потом, все это просто смешно. Мы с Каролиной старые друзья.
— Что же тут смешного? Если Каролина оказалась подходящей для твоего отца, то почему бы барону не подумалось, что она неплоха и для тебя? Всем известно, что она жила с твоим отцом!
Лицо Джереми побелело от гнева.
— Тебе лучше замолчать, — изменившимся голосом проговорил он. — Ты и так уже сказала много лишнего.
Но Марлен уже не могла остановиться, она чересчур завела себя.
— Только этого еще не хватало! Святой Хэдли, как же! Слишком долго мы с тобой знакомы. Я знаю все о твоей семейке! Я знаю, что твой старший братец Джим прячет свою вторую семью где-то в маленьком домике в Бруклине. А звезда немого кино, которую твой папочка до сих пор поддерживает деньгами? А твой младший братик, Кевин, что предпочитает розовощеких мальчиков в Нью-Йорке? А твои сестры, обменивающиеся мужьями по воскресеньям...
Она не договорила — Джереми, схватив ее за плечи, так принялся ее трясти, словно желал вытряхнуть из нее душу.
— Прекрати! Прекрати! Прекрати!
Наконец он отпустил ее. Голова Марлен кружилась. Она едва не потеряла равновесия. Заплетающейся походкой она подошла к креслу и упала в него. Во все глаза она смотрела на Джереми, грудь ее высоко вздымалась.
— Теперь, наверное, ты изобьешь меня, как этот делал Фриц, — сказала она, и это был не вопрос, а, скорее, утверждение.
Джереми взглянул на нее, медленно покачал головой.
— Ты именно этого добиваешься, не так ли? Ведь только так может быть удовлетворено твое чувство вины, которое сейчас испытывают все немцы.
Рот Марлен скривился в безобразной гримасе.
— Во всяком случае, я — это не она. Я не предлагаю себя сначала отцу, а потом — сыну. Я все знаю о француженках. Солдаты рассказывали мне, как женщины во французских городках бежали за ними по улицам, задирая свои платья.
К Джереми вдруг вернулось ледяное спокойствие.
— А ты ничего не перепутала? Когда ты рассказывала мне эту историю впервые, там были немецкие женщины и русские солдаты, а потом американцы.
— Вот оно что? Так ты уверен, что это я за тобой увязалась?
— А неужели есть сомнение? — Он холодно улыбнулся. — Помнишь, ведь это ты меня позвала.
8