Три его патрона, тщетно старавшиеся делать вид, что это ничуть их не касается, шли серединою улицы, а за ними следовал почтенный седобородый человек, которого всего передергивало от гнева. Подходя к гостинице, они ускорили шаг и почти вбежали в подъезд, причем мрачный, как туча, Стобелль один приостановился в дверях.
— Подать их сюда! — рычал старик. — Дайте мне этого — с рыжими усами, и я покажу ему!!
— В чем дело, м-р Тодд? — спросил хозяин, становясь в дверях и загораживая проход своей особой от старика, пытавшегося проникнуть в дом. — Что он вам сделал?
— Сделал?.. — повторил возбужденный до крайности м-р Тодд. — Он имел наглость… Нет! Подайте мне его сюда! Я сниму с него живого шкуру… Боится, небось?
— Что вы ему сделали? — обратился капитан Брискет в побледневшему м-ру Чоку.
— Ничего, — последовал ответ.
— Выйдет ли он, наконец? — повторял грозный голос. — Я переломаю ему все ребра…
М-р Стобелль стоял в недоумении, но когда взор его упал на улыбающиеся лица сограждан м-ра Тодда, его собственные черты прояснились.
— Он — старик, — проговорил он медленно, — но если кто-нибудь из вас пожелает стать на его место, пусть он скажет одно словечко… Я готов разделаться с ним.
В виду того, что никто не отозвался на это приглашение, он отвернулся и, войдя в столовую, сел рядом с негодующим Тредгольдом. М-р Тодд, истощенный последней вспышкой, сразу осел и, хотя не без сопротивления, но дозволил себя увести.
— Вы предложили ему семьдесят фунтов? — обратился Брискет к м-ру Чоку.
— Предложил, — жалобно ответил тот.
— Ах, — сказал капитан, задумчиво глядя на него, — быть может, вам следовало дать ему восемьдесят. Насколько я понял, он желает получить за нее восемьсот.
Услышав о такой сумме, м-р Тредгольд объявил, что он знать ничего не хочет обо всем деле, но под влиянием трубки и стакана вина мало-помалу смягчился, и кончалось тем, что друзья оставили капитану Брискету доверенность на приобретение "Красавицы Эмилии".
Колокола звонили к обедне, когда м-р Виккерс вернулся с прогулки к завтраку. Против обыкновения, кухня и общая комната были пусты, а завтрак, за исключением хвоста от селедки и остатков чая в чайнике, был убран.
— Знаю я людей, — с горечью прошептал м-р Виккерс, — которые мазнули бы ее по лицу этою самою селедкою за непочтительность.
Он отрезал себе ломоть хлеба, налил стакан остывшего чаю и принялся за еду, с удивлением прислушиваясь в стуку наверху, походившему на скрип новых сапог, хотя м-ру Виккерсу, в качестве умудренного опытом человека, и показалась подобная мысль неправдоподобной.
Дверь отворилась, и м-р Виккерс не донес ломоть до рта, который он невольно раскрыл при появлении юного Чарльза Виккерса, одетого в первый раз в жизни во все новое с ног до головы. Отец не успел задать ни одного вопроса, так как вслед за Чарльзом появились и остальные дети, также одетые во все новое, а за ними — Селина.
— Что это такое? — спросил м-р Виккерс хриплым от изумления голосом.
Мисс Виккерс, натягивавшая перчатку, на которой было больше пуговиц, чем на его куртке, хладнокровно подняла на него глаза и пояснила:
— Это — новое платье; давно уже пора было приодеться.
— Новое платье? — повторил он, пораженный, — откуда же оно взялось?
— Из лавки! — ответила коротко мисс Виккерс.
М-р Виккерс поднялся и, подойдя к своей дочери, осмотрел ее с таким же любопытством, как он осмотрел бы восковую фигуру. Некоторая неподвижность позы и стеклянный взгляд ее довершали иллюзию. Но, прежде чем он успел выразить волновавшие его чувства, послышался скрип еще более громкий, чем другие, и перед м-ром Виккерсом предстала его супруга, имевшая несколько сконфуженный вид. Он взирал с гневным изумлением на ее синее шерстяное платье и черную бархатную с пряжками, столь возмутительно новую шляпу, что она совсем не согласовалась с обычным стилем прически м-сс Виккерс.
— Продолжайте! Продолжайте! — возопил он. — Не обращайте на меня внимания! Неужели у вас хватит духу пойти в церковь?
М-сс Виккерс взглянула на свой, тоже новый, молитвенник и вздрогнула.
— А почему бы нам и не идти в церковь? — отозвалась Селина.
— Откуда у вас деньги?
— Я скопила их, — ответила дочь, невольно покраснев.
— Скопила? — повторил он с негодованием. — Скопила из заработанных мною же денег, из моего пота-крови, из денег, которые должны были бы идти на еду?.. Но я этого не желаю, не желаю, слышите ли вы? У меня есть права…
— Не шумите, — прервала его дочь, наклоняясь, чтобы помочь матери расстегнуть ботинок. — Я говорила вам, мама, что следовало взять четырнадцатый номер…
— Я прежде всегда носила тринадцатый…
— Полагаю, что и для меня приготовлена новая пара и с пол-дюжины крахмальных рубашек там наверху? — съязвил м-р Виккерс.
— Конечно, вот вы и полюбуйтесь ими покуда, — ответила почтительно дочь.
— Мое собственное потомство грабило меня годами! — продолжал м-р Виккерс. — Родные дети вынимают у меня хлеб изо рта и покупают себе сапоги…