Искатели

Она была моложе Андрея, ей было двадцать четыре года, и то, что ее почти прямо со студенческой скамьи поставили на эту должность, хотя бы и «врио», тоже показывало, как мало начальство заботилось о лаборатории. Эта мысль сейчас впервые пришла к Майе как горестное подтверждение лобановских доводов.

— О чем вы, собственно, думали? — словно тряс ее за плечи голос Лобанова. — Людей разбазарили… Бегали на посылках у начальства. Хотели быть для всех хорошей…

Губы у нее дрожали, она презирала себя за то, что не могла унять их.

— У нас был план научных… — с трудом начала она.

— Бросьте! — тотчас перебил он. — Министерство поручило вам заниматься автоматизацией. А вы? Рисовали ваши схемки и сдавали их в архив. А в отчетах зато ставился процент. Это автоматизация, по-вашему? Это обман!

— Я писала. Я вам покажу копии докладных. Потапенко и главный инженер знали.

— Заготовили себе соломку, чтобы мягче падать. — Андрей сел за стол, взял заявление, печально повертел в руках. — Я представляю, сколько сил вы ухлопали. Сейчас самая драка разгорается… — Он позабыл свою молодую начальническую суровость. — Не понимаю, неужели так спокойно можно зачеркнуть полтора года своей жизни?

Она хмурилась, кусала губы, но глаза неудержимо наполнялись слезами. Так странно было видеть слезы на ее строгом лице, так не вязались они со всем обликом не склонной к шутке, сдержанной Майи Устиновой, что Андрей растерялся.

На его счастье, зазвонил телефон. Он поднял трубку. Начиналось диспетчерское совещание.

Майя вышла, медленно притворив дверь. В «инженерной» к ней подошел Кривицкий.

— Бушует. А? — сочувственно спросил он. — Ничего, помню, вы тоже поначалу горячо брались.

Майя криво улыбнулась. Да, она помнила, слишком хорошо помнила.

— Кривицкий, вы верите вообще в людей? — спросила она, не прерывая хода своих мыслей.

— Ого! — усмехнулся Кривицкий. — В моем возрасте непривычно философствовать на такую тему. Я прежде всего стараюсь увидеть человеческие недостатки.

— Вы заметили их у Лобанова? — задумчиво спросила Майя.

Кривицкий церемонно взял ее под руку.

— Майя Константиновна, обсуждать качества начальника рискованно, хотя и приятно. Все же рискнем: Андрей Николаевич — романтик! — Кривицкий сделал страшное лицо и продолжал шепотом: — Нис-про-вер-га-тель! Не улыбайтесь, есть такая симпатично-безнадежная категория. Ну-с, и, обладая подобной точкой опоры, он будет переворачивать мир, невзирая на технику безопасности. Начнет с того, что перессорится с начальством. Затем возможны два варианта: либо смирится, либо плюнет и уйдет, оставив нас у разбитого корыта.

— Да… в одиночку ему не справиться, — сказала Майя, думая о своем.

Он выпустил ее руку, придвинул кресло.

— По законам старой драматургии, вам следовало вставлять ему палки в колеса. По крайней мере злорадствовать. На худой конец, швырнуть ему просьбу об отставке.

— Как? — очнувшись, переспросила Майя.

— Уйти в отставку. Но вы не обладаете для этого необходимым количеством пережитков. Так вот, знайте, — меняя тон, серьезно сказал он, — если, вопреки моим предсказаниям, ваш Лобанов добьется хоть чего-нибудь реального, если хоть где-нибудь треснут наши задубелые порядки, тогда я его союзник. — И такая необычно свирепая решимость проступила на лице Кривицкого, что Майе стало почему-то стыдно. Но и он смущенно откашлялся и сказал со всегдашней иронией: — К сожалению, скептики и циники вроде меня легче других становятся пророками.

Безрассудная запальчивость была вообще свойственна Андрею. В этом отношении Кривицкий был прав. Однако он не учитывал другого — научной добросовестности, с которой Андрей привык подходить к каждому вопросу.

Никогда раньше Андрей не сталкивался с экономикой. Теперь на каждом шагу он упирался в какие-то неведомые статьи расходов. Ему приходилось иметь дело с фондами на зарплату, с лимитами по труду, с нормами — все это наваливалось, связывало по рукам и ногам, и, не умея разобраться во всех этих тонкостях, он был беспомощен.

Прямота, свойственная Андрею, подсказала ему самый короткий путь. Он пришел в бухгалтерию и, разведя руками, сказал:

— Помогите мне. Научите. Я абсолютный невежда в вашей науке, но без нее мне не обойтись.

Главный бухгалтер, проработавший в Управлении свыше двадцати лет, слывший человеком бессердечным, встретил его сухо и подозрительно. Два дня он наблюдал, как Лобанов, отложив в сторону лабораторные дела, с утра садился в бухгалтерии, постигая тайны статей расходов и ассигнований.

Ожесточенное в непрерывных боях сердце главного бухгалтера постепенно смягчалось. Ему нравилось, что новый начальник лаборатории уважительно называл бухгалтерию наукой и, не кичась своим ученым званием, почтительно слушал счетовода, двадцатилетнюю Машеньку.