— Далеко еще?
— Половину прошли, — лениво ответил тот, позвякивая ключами. И вдруг оживился: — А вы знаете, в какой камере сидит Консультант?
— Скажешь — будем знать, — отпарировал Воробьев.
— В той одиночке, где сидел злодей века — маньяк Ярушенко. И спит на его нарах. Консультант даже гордится этим.
— Было бы чем гордиться, — усмехнулся Ярцев. — Неустроев ведь не мокрушник. Отчего это у него вдруг любовь к маньякам проявилась.
— Не знаю, но он сам просил хозяина перевести его в эту камеру. Думается, для пущего авторитета. Мечтает стать вором в законе. В ближайшее время собирается короноваться. А еще он высказывал опасение, что на него может быть совершено покушение, а в одиночке ему будет безопаснее.
— Вижу, прапорщик, информация у вас поставлена на уровне, — заметил Воробьев.
— Работаем, товарищ полковник, — не без удовольствия ответил прапорщик.
— Но почему он боится покушения? — спросил Ярцев. — Он называл причину? Говорил кого опасается?
— Об этом он не распространялся, — с прежним равнодушием ответил прапорщик и кивнул в сторону: — Проходите сюда.
Они повернули в короткий коридорчик, и прапорщик уведомил их:
— Вот в это специальное помещение я Консультанта и приведу. Вы проходите вправо, а он будет слева.
Прапорщик неторопливо ушел, позвякивая ключами, а Ярцев с Воробьевым прошли внутрь спецпомещения.
Узкая комната была разделена решеткой пополам, мебель — деревянные столы и стулья — намертво прикручена к полу. Под потолком две горящие лампочки в металлической оплетке — по одной в каждой половине комнаты.
Прапорщик привел Неустроева и закрыл за ним дверь. Ярцев незаметно включил в кармане пиджака диктофон.
Заключенный неплохо выглядел для своих сорока трех лет, из которых более половины провел за решеткой: чистая роба, взгляд карих глаз умный, проницательный, руки с длинными тонкими пальцами.
Некоторое время обе стороны молчали, изучая друг, друга. Затем Неустроев достал пачку «Кента», распечатал, ловко щелкнул по донышку пачки пальцем и взял в рот выскочившую наполовину сигарету. Прикурил от зажигалки, глубоко затянулся дымом и, выдыхая его через нос и рот, вежливо поблагодарил:
— Спасибо за сигареты. Хорошие.
— На здоровье, Андрей Владиленович, — откликнулся Ярцев.
— Вижу, граждане полковники, вы ко мне с подходцем. Значит, что-то серьезное вас интересует. Если ко мне по-человечески, то и я могу без «понтов» и всякой там блатной лексики. Люблю интеллигентный разговор. Сами понимаете, поговорить здесь о возвышенном не с кем.
— Вот и хорошо, Андрей Владиленович, — кивнул Ярцев. — Приятно побеседовать с человеком высокого интеллекта. Кстати, я не в курсе вашего образования.
— Томский химико-технологический институт, — ответил Неустроев, и было заметно с какой гордостью он это сказал.
— И где работали?
— На томском полиграфическом комбинате. Совсем немного. Затем «черный ворон» переехал мою жизнь.
— Но в этом, наверное, вы сами были виноваты?
— Я никого не виню. С юных лет меня с чудовищной силой привлекало производство дензнаков. Это такая болезнь — азартнее картежной игры. Не хвалясь, скажу — я достиг в этой области значительных успехов. Могу дать кое-какие советы Гознаку. Но почему-то этот мой чисто мирный интерес оказался несовместимым с нормами уголовного Кодекса.
— Как нам стало известно, ваше тюремное погоняло — Консультант?
— Вас верно информировали.
— И в какой области даете консультации?
— По своей специальности.
— В области производства фальшивых денег?
— Разумеется. Я своей профессии буду верен до гроба.
— А зачем вам вообще профессия? Вы же собираетесь короноваться на вора в законе? А вору в законе западло работать.
— Вам и об этом доложили?! Что ж в этом плохого? Я уважаю воров в законе. Это, как правило, умные и мудрые люди. А работать я и не собираюсь. Консультировать — с удовольствием.
— Андрей Владиленович, предлагаю перейти от философии к земным грешным делам.
— Лады. Что конкретно вас интересует?
— Кого консультировали в этой колонии?
— Несерьезный вопрос, гражданин полковник, — покачал головой Неустроев и закурил вторую сигарету. — За кого вы меня принимаете? Неужели думаете, что я выдам товарищей по ремеслу?
— Однако ваши товарищи, каковыми вы их считаете, к вам относятся отнюдь не по-товарищески. Вас просто списали. Те, которые не сгорели в лаборатории. К слову, что это за люди, к которым так жестоко отнесся ваш руководитель? Это же какое-то средневековье — приковать наручниками к стеллажам и сжечь.
— Это вольные. Подсобники. Они были свидетелями секретного производства.
— Андрей Владиленович, а ведь вас заказали. Догадываетесь откуда угроза?
Впервые за время разговора Неустроев выказал беспокойство: заерзал на табурете и стал более часто затягиваться сигаретой.
— Слушай, гражданин Неустроев, говори по существу или мы уйдем, — решительно заявил Воробьев. — У нас много других дел. А ты останешься наедине со своим страхом. Думаешь, мы не поняли, почему ты в одиночку попросился? Боишься, что приговор, вынесенный тебе на воле, в общей камере легче исполнят.