Искатель, 2013. Выпуск №2

Скайрайдер. ПОРТРЕТ

«…И дано ему было вложить дух в образ зверя…»

(Апокалипсис 13:15)

РАЗ…

Немного округлое, чем-то напоминающее солнечный диск, лицо, покрытое чудесной золотисто-белой кожей, идеальной, без каких-либо изъянов, большие миндалевидные, цвета фиалок глаза с весело играющими искорками, такими, какие бывают обычно на морской глади при свете яркого солнца, пухлые чувственные алые губки, аккуратненький носик, волны чистого золота слегка вьющихся на кончиках и свободно ниспадающих на плечи волос, длиннополая соломенная шляпка с розовыми атласными лентами, кокетливо сдвинутая на затылочек, белоснежное кружевное платьице с куполообразной юбкой, корзинка, полная лесных цветов, в руках, а позади — манящая прохлада тенистой рощицы, белоснежная беседка, пруд с утками и лебедями, а далеко-далеко, на высоком зеленом холме, на фоне ярко-голубого безоблачного неба с необыкновенно большим золотым полуденным солнцем в зените, — розовый замок с развевающимися белоснежными флагами.

— Эта девушка — ну просто «Мечта поэта»! — хмыкнул длинный и, как и все слишком высокие люди, немного сутуловатый черноволосый мужчина с бледным лицом, красноречиво говорящим о хронической язве желудка и патологической мизантропии. — И как тебя угораздило, Ганин, опуститься до такого рода безвкусицы? Сколько тебя знал в институте, ты никогда не был склонен к дешевой пасторали… — И, еще раз иронично ухмыльнувшись тонкими, почти бескровными губами, громко хлюпнул, отпив большой глоток дымящегося ароматного кофе из своей кружки.

Ганина — немного коренастого и безбородого увальня в клетчатой, вечно мятой рубашке и потертых, измазанных пятнами краски джинсах, в больших очках в черной оправе на круглом, добродушном лице, придававших их обладателю сходство с черепахой из каких-то старых советских мультфильмов, — от этих слов передернуло, и он поспешно отошел от широко раскрытого окна, у которого с деланно безразличным видом стоял (впрочем, нервно барабаня пальцами по подоконнику), чтобы присоединиться к своему критику.

— Т-ты… н-находишь ее без… вкусной?.. — дрожа от внутреннего возбуждения, почти прошептал он.

— Ну, конечно! — с видом знатока ответил бледнолицый мужчина. — Смотри, какие неестественно яркие цвета, как будто это не картина, а кадр из диснеевского мультика! Девица — еще хуже — просто принцесса из детской сказки: никакого реализма, никаких переживаний, ни работы мысли, ни чувств… Кукла какая-то, а не человек! Да и потом, ну где ты, Ганин, скажи мне на милость, видел замки розового цвета, а? В Диснейленде, что ли? — И он опять презрительно фыркнул, делая еще один глоток из чашки.

Ганин покраснел как мак и не знал, куда спрятаться от столь жестокой критики своего лучшего друга и, пожалуй, единственного человека, к чьим оценкам он прислушивался: все-таки пять лет совместного обучения изобразительному искусству — это не шутка. К тому же у Павла Расторгуева был безупречный художественный вкус

— В самом деле, Ганин, ты ж всегда писал превосходные реалистические картины — твои «Будни студента» и «Ночной проспект», на мой взгляд, были просто великолепны! Смотри… — Тут Расторгуев, на время оставив в покое несчастный портрет, пошел к другому концу довольно тесного чердака, неестественно сгибаясь, чтобы не удариться головой о низкий потолок. Чердак был завален полотнами, приставленными к стенам, а иногда даже и друг к другу, что создавало на и без того небольшом пространстве тесноту. Однако Расторгуев чувствовал себя здесь как рыба в воде: он некоторое время ловко лавировал между массивными рамами, пока не дошел до конца чердака, и, щурясь, некоторое время переставлял холсты, чтобы добраться до искомого. Наконец он довольно хмыкнул и указал на одну из картин, на которой был изображен спящий на лекции студент, уткнувшийся носом в раскрытую тетрадь, а рядом — его улыбающийся товарищ по парте.