Искатель. 2011. Выпуск №11

С пылающими щеками и заледеневшим сердцем Вадим вышел на перрон. Здесь было просторно и не так шумно, как в здании вокзала. Пожилая женщина в инвалидной коляске играла на флейте "Прощание славянки", огромный бородатый дворник в ярко-оранжевом фартуке сметал в кучу редкие, слабо шуршащие листья, пахло жареными пирожками, разогретым машинным маслом и дальней дорогой… А солнце снова медленно затягивалось искрящимся, слабо мерцающим туманом…

…Прибегали и снова убегали в туман деловые, серьезные электрички. Люди приезжали и уезжали, кого-то встречали и провожали, плакали и смеялись, а Вадим все стоял возле круглого каменного вазона с чахлыми сиреневыми астрами и отрешенно смотрел на бегущие в дальние страны звонкие голубые рельсы…

"А зачем мне ехать в Ольховку? — вдруг подумал он и удивился, отчего эта простая мысль пришла ему в голову только теперь. — Я хочу вернуться к себе. А Дорога к себе может начаться где и когда угодно. Вот хоть с этого перрона, сию же секунду…"

Он улыбнулся и шагнул прямо в поток золотого солнечного дождя, неожиданно упавшего на землю из веселой, ярко-синей прорехи в мерцающем серебряном небе.

"Утро туманное, утро седое…" — тонко запела флейта.

В лицо Вадиму ударил влажный ветер, наполненный ароматом соснового бора, лесной прохладой и теплым, безмятежным покоем… Грусти не было, только светлая прозрачная печаль и надежда, пока еще хрупкая и немножко робкая, как колокольчики возле бабушкиного дома…

Сергей Саканский. Каратель

1

Оказавшись в желтом, уже достаточно задымленном пространстве пивного зала, Жаров бросил на деревянный стол пачку газет, быстро прошел к прилавку и напузырил себе кружку "Оболони". Первую он выпил залпом, прямо здесь, со второй вернулся к столу, стукнул ею о стол и огляделся по сторонам.

Конец рабочего дня, народ постепенно концентрируется. Уже нельзя позволить себе роскошь отдельного столика — и напротив Жарова сидел какой-то человек; более того, он уже нацелился бровью на пачку "Крымского криминального курьера" и приготовился вступить в разговор.

День у Жарова был тяжелый, как всегда во вторник, перед выходом в продажу очередного номера. По вторникам Жаров с утра до вечера крутился за рулем, поэтому и кружки пива позволить себе не мог. Он забирал из типографии тираж и закидывал его трем крупным дилерам, развозил по пяти магазинам, а завтра с утра ему предстояло объехать еще несколько точек. Эту пачку (представительская часть тиража) он отнесет сегодня в редакцию, где и заночует, так что кружку-другую пива на сон грядущий выпить сейчас можно, тем более что машину он уже поставил на стоянку, а до редакции отсюда пешком пять минут.

— Курьером трудишься? — мужчина кивнул на пачку прессы.

— Угу, — ответил Жаров сквозь очередной глоток.

Это лицо показалось ему знакомым, но он никак не мог вспомнить, где видел его раньше.

— Дрянь эту криминальную возишь, — зловеще продолжал навязчивый собеседник.

Жаров молчал.,

— И что за ерунду они пишут… — добавил сосед.

Жаров молчал, потому что был не только курьером этой газеты. Он был ее главным редактором, владельцем и учредителем, а еще — автором той самой передовицы, в которую ткнул своим рыбным пальцем угрюмый нетрезвый сосед.

Статью он написал на той неделе, и она ему пока еще нравилась. Некая вольная фантазия о снах и сновидениях, о пророческих кошмарах, которые мучили знаменитых преступников накануне смертной казни. Одна загадочная история действительно имела место, Жаров вычерпал ее в интернете, остальные он выдумал сам — кто их знает, знаменитых преступников, что им там снилось перед вступлением на эшафот?

— А я почитал, пока ты за пивом ходил. На самом деле не так все это и глупо. Кое-что такое все же есть… Знаешь, кто я?

Он потянулся к Жарову через стол, обдав его запахом вяленого леща. Жаров подумал, что сейчас он признается в зловещем убийстве, которое совершил в школьные годы, чему уже давно истек срок давности, а значит, и похвастаться можно. Но реальность приготовила ему гораздо более причудливый изгиб.

— Месяц назад, — глухим голосом сказал мужчина, — мою жену распорол маньяк. И до сих пор его не поймали, так-то.

Жаров наконец узнал его. Да ведь это же Куравлев! Тот самый Куравлев, муж молодой женщины, зверски убитой маньяком-карателем на Рабочей улице. Подозрение, естественно, поначалу пало на мужа, его допрашивали, Жаров тогда заходил в Управление навестить своего друга, следователя Пилипенко, а тот был как раз занят с этим Куравлевым. Помнится, у него оказалось какое-то железное алиби, да и обстоятельства убийства снимали с него подозрения. По всем признакам было ясно, что в городе появился маньяк. Он мог нанести свой следующий удар через неделю, через две или более. Пилипенко, который вел это дело, уже месяц был как на взводе, но маньяк, притихнув где-то, не торопился продолжить свое представление…

Жаров глубоко вздохнул, Куравлев истолковал этот вздох по-своему.

— Тяжело, конечно. По вечерам особенно. Входишь в комнату, а там — цветы… Оттого и пью.

Он приподнял свою кружку и с грустью осмотрел ее.