Искатель. 1995. Выпуск №2

— Как же я разоткровенничался с тобой! — вскричал я. — Можно ли тебе доверять? Я, наверное, с ума сошел, выболтав тебе так много!

Мои слова жестоко задели ее за живое. Сомнение — пусть даже и весьма мимолетное — относительно ее способности хранить тайну показалось ей чудовищным.

— Да я скорее себе язык отрежу, чем хоть единой душе скажу одно лишь слово из того, что ты мне сообщил.

Мои страхи сразу же улетучились — такая неподдельная искренность слышалась в ее голосе. Это убедило меня в том, что Эна всецело заслуживает доверия. Не успев добраться до Редчерча, я напрочь выкинул все свои опасения из головы и мы предались радостям нашей встречи и построению планов на будущее. Мне предстояло еще вручить служебную депешу полковнику Уоррелу, возглавлявшему небольшой лагерь в Педди-Вудро. Я отправился туда, и все это поручение отняло у меня примерно два часа. Вернувшись в дом сквайра и справившись о мисс Гарнье, я узнал от горничной, что Эна, велев конюху подготовить и подать ко входу ее мотоциклет, уединилась в своей спальне. Мне показалось странным, что, прекрасно зная о чрезвычайной краткости моей побывки, она тем не менее планирует мотоциклетную поездку в одиночестве. Желая повидаться с ней, я прошел в ее небольшой рабочий кабинет и стал поджидать ее там, поскольку дверь из него вела прямо в переднюю, так что Эна не могла незаметно для меня выйти из дома.

У окна в этом кабинете стоял крохотный столик, за которым Эна обычно писала. Я присел к нему, и тут мне на глаза попалось имя, начертанное ее крупным энергичным почерком. Изображение было зеркальным, отпечатавшимся на промокательной бумаге, которой Эна пользовалась, но прочитать его не представляло труда. Имя это было Юбер Вардэн. По всей видимости, оно являлось частью адреса на конверте, поскольку ниже я смог разобрать сокращение, обозначающее почтовое отделение в Лондоне, хотя следы названия улицы на промокашке почти не просматривались.

Вот каким образом я впервые узнал, что Эна переписывается с тем мужчиной, чье отвратительное чувственное лицо я видел на фотокарточке с обтрепанными уголками. Очевидно, Эна солгала мне, ибо мыслимое ли дело — вести переписку с человеком, которого она никогда не встречала?

Я не намерен оправдывать свое поведение, но представьте себя в моем положении, вообразите, что вы наделены моей пылкой и ревнивой натурой. Вы бы, наверное, тоже поступили как я, потому что иного выхода просто не существовало. Ярость охватила меня, и я, что называется, дал волю рукам. Окажись на месте этого деревянного письменного столика железный шкаф, я бы и его взломал. Столик же от моих усилий буквально развалился на части. Внутри лежало само письмо, которое автор для надежности спрятал под замок, перед тем как отправить его адресату. Без каких-либо колебаний или угрызений совести я вскрыл конверт. Бесчестный поступок, скажете вы? Но если мужчина доведен ревностью до грани безумия, он редко себе отдает отчет в своих действиях. Мне любой ценой хотелось узнать, верна мне или нет женщина, ради которой я был готов пожертвовать всем на свете.

Какой же бодрящий прилив радости я испытал, когда пробежал глазами первую строку этого письма! Очевидно, я оказался несправедлив по отношению к Эне. „Cher monsieur Vardin“, [8]— так начиналось послание. Ясно, что это была чисто деловая записка, не более. Я уже собрался было водворить ее обратно в конверт, тысячекратно раскаиваясь в своей подозрительности, когда в глаза мне бросилось одно слово почти в самом конце страницы, и я содрогнулся, точно ужаленный гадюкой: этим словом был Верден. Я снова заглянул в письмо: непосредственно под Верденом значился Ипр. Пораженный ужасом, присел я у разоренного мной столика и от начала до конца прочитал все письмо, перевод которого сейчас держу перед собой.

„Маррифилд-Хаус, Редчерч.

Уважаемый господин Вардэн!

Штрингер сообщил, что Вы в достаточной уже степени проинформированы в отношении Челмофорда и Колчестера, поэтому не стану писать Вам об этом. Мидлендская территориальная бригада и тяжелая артиллерия действительно перемещены к побережью близ Кромера, но лишь временно. Это связано с армейскими учениями, а не с отправкой на Континент.