Искатель. 1992. Выпуск №2

Она дрессировала меня, как зверя в цирке, при этом с меньшим уважением, чем оказывают животным. Почувствовав ее руку, я автоматически накрыл ее своей. Кэти отдернула руку. Урок первый — руку нельзя трогать. Урок второй — нельзя смотреть на нее даже долю секунды. Ее губы неподвижны, на лице отсутствует всякое выражение, глаза невидимы за темными стеклами очков. Урок третий — ошибки при вождении не позволены.

Помню, я смотрел далеко вперед, туда, где дорога плавилась в воздушных потоках. Я попытался освободиться от телесных ощущений. Я знал, как можно ее остановить, но, находясь в плену болезненного очарования, был бессилен что-то сделать. Я твердил себе, что она делает глупые, детские, грязные вещи. Кэти повернулась, чтобы смотреть прямо в лицо спящему мужу. Я перепугался. Я чувствовал себя ребенком, которого купает испорченная нянька. Я почти ощущал, как что-то невыразимое рождается в ее сознании. Я оказался рядом с незнакомыми людьми, которых не мог понять. Я думал, что на следующей остановке брошу их и они больше никогда не встретят меня. Видит Бог, я хотел, чтобы моя решимость не ослабла.

На убаюкивающей скорости в 70 миль в час машина скользила через выгоревший, как на передержанной пленке, пейзаж.

Отодвинувшись как можно дальше от меня, Кэти свернулась в клубок и заснула, положив голову на маленькую малиновую подушечку. Джон Пинелли проснулся, откашлялся и спросил, где мы находимся. Дрессированное животное Кирби ответило голосом слуги.

Новые мотели в Мексике позволяют американскому туристу покидать свою страну с уверенностью, что ему не придется привыкать к чужому образу жизни. Его успокаивает та же самая банальная «смелая» архитектура, те же самые большие асфальтированные автостоянки, смесители, пружинные замки и ковры во всю стену. Если не смотреть из окна мотеля, не испытываешь тоски от вида обожженных гор, перегруженных осликов и коричневых босых gente [2].

В самом свежем путеводителе написано, что следующий мотель расположен только в 60 милях. Портье улыбнулся, поклонился и сказал, что мест нет и что он не может нас устроить. Я вернулся к машине и сказал об этом Пинелли. Кэти быстро вышла из «крайслера», и я поплелся за ней в здание конторы. Она подошла к стойке в своих зеленых шортах, бело-зеленой блузке, темных очках в зеленой оправе и золотых сандалиях.

Вытащив из кошелька пачку денег, она положила на стойку двадцатидолларовую банкноту и произнесла ледяным тоном:

— Сегодня я проехала очень много миль, — она положила на первую банкноту вторую и добавила: — Я устала, и мы остановимся здесь. — Бросив третью купюру, Кэти закончила: — Нам нужен двухместный номер с двуспальной кроватью, номер для одного, отдельный, и немедленно лед.

— Да, сеньорита, — улыбаясь и кланяясь, залебезил портье. — Да, конечно.

Он шипел, словно гадюка. Вышел мальчик и помог мне с чемоданами.

Когда мы возвращались к машине, я заметил:

— Если вы хотите, чтобы я действовал так.

— Вы не сможете, — сказала Кэти. — Вы не знаете, чего, ожидать. Я все время следила за его глазами.

Эти ее слова оказались последними в первый день нашего пребывания в Мексике. Я решил, что ненавижу Кэти (наверно, подопытные собаки тоже ненавидели Павлова). Я чувствовал себя так, словно меня вываляли в грязи. Она знала, как можно повелевать мною, как унизить мое мужское достоинство, как сделать меня своей вещью. Она выпачкала мой образ, который сложился в моем воображении, — умного, немного наивного, слегка мрачного, агрессивного, обаятельного молодого человека, отправившегося в безумное путешествие в надежде наставить рога мужу-режиссеру, рыхлому, бело-розовому Джону Пинелли.

В мотеле был бар, в котором я напился. Я врал, как Мюнхгаузен, двум студенткам из Техасского университета, отдыхающим на весенних каникулах. Мне удалось завлечь к себе в номер одну из них, ту, которая была крупнее. Я прихватил бутылку. Опьянев, я сказал себе, что она будет превосходным лекарством от того, что сделала со мной Кэти. Девушка оказалась проворной и мускулистой. Спокойно она выносила только невинные ласки, а чуть что начинала извиваться и хохотать, как сумасшедшая, выставляя при этом твердые коричневые локти и колени. После того как я кончал с ней, я чувствовал себя так, будто скатился с длинной лестницы.

К 10.30 мы выехали из мотеля. У меня болела голова. Джон Пинелли простыл. Кэти надела белые шорты, черную блузку, красные сандалии и солнцезащитные очки в белой оправе.

Я поклялся, что не позволю ей опять играть в эту отвратительную игру. Буду мужчиной, а не дрессированным животным… Так я пытался объяснить свое желание остаться с ней. Я ждал случая дать ей отпор, но в наш второй день в Мексике ничего не произошло. Мы остановились в четыре тридцать. До Мехико оставалось полдня езды. Мотель не отличался от того, в котором мы отдыхали прошлой ночью. Кругом благоухали мартовские цветы, наполняя воздух сладким, вызывающим тошноту, запахом.