Это была предосторожность, подсказанная трехлетним опытом «прогулок» по немецким тылам. Сколько придется пройти вот так по ледяной намокшей земле, никто из троих не знал, но они хотели исключить малейший риск и не считали противника наивным, необученным простаком.
— Если немцы остановятся, крикнешь два раза филином, — сказал Тасманов старшине на прощанье, — мы с Петуховым в ста метрах за вами.
Трое бесшумно растворились в темноте. Капитан подождал несколько минут, вскинул тючок с рацией за спину, велел сержанту сложить бутсы в мешок, и они неторопливо зашагали по незнакомому лесу, словно бывали здесь не раз.
Пришла самая пора расслабиться, ибо потом, спустя час, а может быть, полтора, придет то самое, когда секунды бешено застучат в виски, сознание обострится и все будут решать мгновения.
Тасманов думал о том, как проскользнуть передний край немецкой дивизии.
В лесу чуть высветлилось. Темнота уже начинала свою извечную борьбу со светом, Ока еще отгородится от наступающего утра туманом, будет прятаться в низинах и оврагах, но часы ее сочтены — день настанет, пасмурный, промозглый. До его наступления нужно успеть пройти сквозь немецкие посты и секреты.
Ухнул филин. Раз, другой. Тасманов остановился, положил руку на автомат. Петухов встал за дерево. Ждать пришлось недолго, Струткис возник из полутьмы внезапно сбоку.
— Товарищ капитан, немцы провели радиосеанс. Доложили, что возвращаются с «уловом». Запрашивали новый пароль и место прохода…
— И что же?
— Обер-лейтенант повторил пароль… то есть я так думаю. Он сказал: «Вас понял — «Штурмфогель». Место перехода — излучина реки…
— Он что же, громко говорил, этот обер-лейтенант?
Тасманов спросил почти механически, думая о том, как воспользоваться почти невероятным случаем, когда знаешь вражеский пароль. Еще он думал об «улове» немецких разведчиков. «Улов» означал добытые сведения, данные о его, Тасманова, дивизии.
— Я слышал, потому что сидел рядом… — сказал Струткис.
— Вот как!.. — вскинулся капитан.
— Они сбились в круг, товарищ капитан, сели — видимо, устали все-таки. Я и подсел поближе с разрешения старшины.
— Лихой ты парень, Айвар, — качнул головой капитан. — Может, ты и перекусил с ними заодно? Ведь коли уж они сели, значит, и сало достали…
— Так точно, товарищ капитан, достали, — ответил смущенный тоном Тасманова разведчик.
— Торопятся фрицы и устали, конечно. А то схлопотал бы ты, Айвар, крупповскую железку в поддых…
Да, что ни говори, поиск складывался на редкость удачно. Этого-то и боялся капитан Тасманов, это-то его и смущало. Он вообще подозрительно относился к счастливым стечениям обстоятельств.
Логика, мысль, тщательное изучение возможностей своих и противника — так или почти всегда так свершалась его работа в дивизии.
Обладая аналитическим складом мышления, Тасманов любил предугадывать ход противника, искал нестандартного, внезапного для врага решения.
Сейчас же им просто везло. Вот и пароль, и место перехода, и потеря немцами бдительности, хотя последнее можно и оправдать — свои рядом, а нейтральная полоса валика, и шанс встретить противника ничтожно мал.
Пройти вместо немецкой разведки в тыл возводящихся редутов вражеской дивизии — большой соблазн. Риск? Конечно, риск. При самом переходе немцев могут ведь встречать знакомые. Тогда рукопашная по-тихому. И снова возможность прорваться в тыл. А тыл — это как лицо без маскировки: все обнажено, высвечено. Да и нет у них там сплошной линии траншей. Успели, наверное, кое-где приткнуть взводные опорные пункты. И патрули, конечно.
Своей разведки, прошедшей передний край, немцы хватятся не раньше чем через час. И еще час на ее поиск. Итого… Как быть с немецкими разведчиками, Тасманов решил, как только услышал от Струткиса, что те возвращаются с «уловом».
…Немцы еще отдыхали, когда шестеро похожих на призраки людей бесшумно выдвинулись из темноты. Только офицер успел вскинуть автомат — Тасманов в прыжке ударил ногой, и через минуту все было кончено.
На войне убивают, и Тасманов к этому привык. Но всякий раз, сталкиваясь с врагом лицом к лицу и виртуозно применяя холодное оружие, капитан с удивлением обнаруживал, как щемящее чувство, похожее на жалость, заползает в сердце и начинает леденить его. Случалось, быть может, это еще и потому, что, убивая, Тасманов видел чужие глаза, полные то страха, то испуга, то предсмертной тоски.
Сейчас же он держал Тихона за плечи, а тот содрогался от тошноты и, стыдясь, что не может сдержать ее, тихонько всхлипывал.
— На рот глотни… — говорил капитан, втискивая в руку Тихона фляжку с водкой, — а раскисать у нас нет времени…
Разведчики забросали убитых лапником и ждали, пока командир, посвечивая фонариком, изучал немецкую карту.
Тасманов увидел место перехода — оно было отмечено легкой полоской, сделанной карандашом, но никаких других пометок не обнаружил.