Искатель. 1970. Выпуск №3

Радиоприемник, собранный заключенными, заработал двенадцатого апреля. Едва дождавшись обеденного перерыва, Колесников спустился в заранее подготовленный тайник.

Почти сразу же удалось поймать какую-то фашистскую станцию. В наушники плеснула радиоволна, принесшая на своем раскачивающемся гребне слово: «Райхсбрюкке». Позвольте: Райхсбрюкке, иначе Имперский мост? Один из пяти венских мостов через Дунай!

Правильно! Вторая радиоволна следом за первой принесла слово: «Вена».

Накануне, то есть одиннадцатого апреля, бронекатера ворвались среди бела дня в Вену, битком набитую гитлеровцами. Преодолев сильнейший заградительный огонь, моряки поднялись к Имперскому мосту и высадили у основания его батальон гвардейской пехоты на оба берега Дуная.

К ночи радостная весть облетела блоки. Вена еще не наша, но мост в центре Вены уже наш! Это было как порыв ветра — прохладного, бодрящего, ворвавшегося внезапно в духоту подземелья!

А утром тринадцатого в мастерские вбежали разъяренные эсэсовцы. Колесникова сшибли с ног, потом подхватили рывком, завели руки за спину.

Бегом, со скрученными назад руками, он был приведен к подвалу. Оттуда пахнуло на него дурнотным запахом крови. Сводчатая дверь. Скользкие ступени. Прямо против двери на столбе висит Герт. Как? Схвачен и Герт?

Они обменялись коротким взглядом. То было как очень быстрое, незаметное для окружающих, прощальное рукопожатие!

— Ничего не знаю, — угрюмо буркнул Колесников.

И прежде чем его повалили навзничь на скамью, он успел заметить, что Герт, преодолевая боль, медленно закрыл и открыл глаза. Одобрил! Умри, ничего не говори!

Вскоре он умер сам, показав Колесникову, как полагается умирать коммунисту в застенке, — сцепив зубы, в грозном молчании!

Вот что пронеслось в мозгу за то время, которое понадобилось Конраду, чтобы несколькими глотками опорожнить кружку воды…

3

— На столб его, штурмфюрер?

— Но, может, он одумался?

— Ничего не знаю, — хрипло повторил Колесников в десятый или пятидесятый раз.

Штурмфюрер откашлялся, чтобы голос его звучал более убедительно.

— Послушай, — сказал он, склонившись над Колесниковым. — Не обещаю тебе жизнь. Зачем мне врать? Обещаю тебе смерть. Но легкую. Это важно. От тебя зависит, как умереть. Мгновенно или медленно. Твой товарищ умер быстро — из-за небрежности Конрада. Тебя мы побережем. Но при этом, заметь, обеспечим такими мучениями, о которых ты даже и не подозреваешь. И это будет длиться долго, очень долго, целый день, а возможно, и всю ночь…

Колесников молчал.

— Конрад!

Серия точно рассчитанных, очень болезненных, но не смертельных ударов! Он в кровь искусал себе губы, чтобы не крикнуть.

Ему дают понюхать нашатырный спирт.

Колеблющаяся пелена плывет перед глазами, застилает своды, стены, устрашающие хари эсэсовцев, теснящихся вокруг.

Усилием воли Колесников заставил себя сосредоточить внимание на одной из этих харь. Она закачалась над ним, придвинулась, потом отвратительно осклабилась:

— Ну как? Не хочешь ли уже на столб?

И тогда, приподнявшись на локтях, он харкнул — слюной и кровью — в ненавистное, багровой тучей нависшее над ним лицо!

Тотчас же эсэсовцы кинулись к нему, притиснули к скамье. Уже не улыбаясь, штурмфюрер медленно вытирал лицо платком. Колесников внутренне сжался в ожидании нового ливня побоев.

Но побои не обрушились на него. Какое-то замешательство возникло в подвале. Несколько пар каблуков простучали от дверей по каменному полу. Вероятно, посмотреть на Колесникова явилось высокое начальство, потому что все вокруг замерло, черные фигуры вытянулись и оцепенели.

Тонкий голос негромко спросил:

— Так это он и есть?

— Да, штандартенфюрер.

— Молчит? Упрям. Я вижу…

Черные мундиры, теснившиеся вокруг Колесникова, расступились. На секунду перед ним сверкнули очки. Или, быть может, не было очков, просто взгляд, устремленный на него, был такой холодно испытующий, мертвенно неподвижный, стеклянный…

После паузы голос произнес задумчиво:

— Что ж, этот годится, пожалуй…

Как понимать: годится? На что годится? Кто этот человек, от тонкого голоса которого дрожь прошла по измученному побоями телу?

Комендант лагеря торопливо бормочет что-то о спрятанном в тайнике самодельном радиоприемнике, который нужно обязательно найти. В противном случае…

— Разве он один знает о тайнике? — Это тонкий голос. — Я слышал, в запасе у вас есть еще несколько человек.

В запасе? Это означает, что рабочих механических мастерских будут пытать всех подряд!

— И потом я ознакомил вас с приказом рейхсфюрера. Вы же знаете: мне дано право выбирать и отбирать.

Непродолжительное молчание, во время которого дрожь почему-то все сильнее сотрясает Колесникова.

Голос штурмфюрера:

— Как прикажете отметить в карточке, господин комендант?

— Ну… Кугель, я думаю. Пусть снова будет Кугель…

По-немецки кугель — пуля. Под этим словом в карточке, заключенного обозначают, что он расстрелян при попытке к бегству.

Итак, его, Колесникова, уже нет. Пометкой «Кугель» он вычеркнут из списка живых…