Искатель. 1963. Выпуск №3

Ночью «Макаровец» дошел только до первых луд и был вынужден вернуться назад в порт: летчики убедились, что в такую темь поиски бесполезны.

Перед рассветом катера вышли на поиск.

Все три катера идут в тумане рядом, на расстоянии видимости друг от друга.

Юрий Юлыгин только что сменился с дежурства, но не идет в салон, а поднимается в рубку. Встает рядом с рулевым. Здесь не так холодно и мозгло, как на палубе, хотя в открытые окна и влетает замешанный на ветре туман.

— Держи бережней![1] — кричат рулевому с палубы. — Лодка у мыска!

Юрий не видит лодки, ее можно рассмотреть лишь в бинокль. «Маяк» поворачивает к берегу. Два рыбака, стоя в лодке, выбирают баграми вынесенные на берег лесины. Услышав стук двигателя, плывут навстречу.

Юрий всматривается в лица рыбаков: тут же рушится наивная надежда — Куницына в лодке нет.

И снова волны, волны, далекий берег и внезапно вырастающие перед носом катера луды.

Быть может, сейчас на одном из этих безымянных островов, помеченном на лоции просто цифрой, — Куницын. Навалившись грудью на гнейсовую плиту, он отдыхает после многочасового плавания в студеном море. А может быть, он слышит стук судовых двигателей, но уже нет сил приподняться, выстрелить, взмахнуть рукой, крикнуть…

Юлыгин выхватывает пистолет и, когда «Маяк» проходит мимо очередной луды, несколько раз стреляет в воздух. Прислушивается. Тихо.

Юрий подбегает к судовому колоколу и начинает неистово дергать за веревку. Тревожный звон несется в тумане…

3

День, кажется, обещает быть туманным — дождя нет. Пусть туман, пусть ночь, лишь бы костер и еще два-три глотка воды, Может быть, где-нибудь в глубоких расщелинах таятся крохотные озерца чистой, прекрасной воды?

Иван выходит из будки. Совсем рассвело. С одной стороны скала полого уходит вниз, с другой — обрыв. За пятиметровым обрывом камни, сотни камней.

Начался отлив, и из воды выглянула литораль — «обсушка», прятавшаяся во время полной воды. Вот здесь он вчера пытался приблизиться к берегу. Хорошо, что был прилив, это спасло шлюпку. Над камнями носятся чайки. Торпедообразные тела. Хищные внимательные глазки.

Ветер стих. При каждом движении холодные струйки текут по коже — одежда перенасыщена влагой. Он ползает по серому граниту, отыскивая трещины, в которых скопилась пресная вода. Лижет холодные влажные камни, лишайник.

Чайки проносятся над ним, разглядывают, оголтело кричат и улетают к другим островам, к далекому берегу — они не знают ни расстояний, ни голода, ни жажды.

4

Чуть утолив жажду, Куницын возвращается к маяку. И снова бьет по гайке, бьет как заведенный, размеренно, и металл не выдерживает его упорства.

Неудобно работать на весу: нога соскальзывает с ацетиленового баллона, а горелка — выше головы. Глаза застилает цветной туман, колышется, переливается радуга.

Колпак горелки откинут. Теперь огонек открыт. Не спеши, будь осторожен, как сапер, — ошибка может стоить жизни.

Но пальцы с зажатым в них карандашом сами тянутся… Огонь! Перед глазами — огонь, он жжет пальцы — это сладостная боль.

Карандаш вспыхивает и тут же гаснет. Надо подольше подержать его у огня, и все будет в порядке. Карандаш загорится как следует, и тогда удастся донести огонь до костра.

А что, если чуть-чуть отодвинуть керамические наконечники горелки, дать простор огоньку?

Ему кажется, что он действует осторожно.

Опухшие пальцы касаются пламени. Вечный огонек исчезает.

Слышно, как сочится газ. Потом — резкое шипение аппарата, выбросившего порцию ацетилена.

Раз-два-три — шипение. Раз-два-три — шипение. Вспышки нет.

Маяк погашен неосторожной рукой.

Он убил огонек, задушил его, прервал слабое дыхание огрубевшими беспомощными пальцами.

Иван опускается на цементный пол. Мечтать о тепле, увидеть огонь, всю ночь добираться к нему и, достигнув цели, своими руками…

Пахнет газом. Ацетиленовая горелка мерно отсчитывает секунды: раз-два-три — шипение, раз-два-три — шипение…

Иван поднимается — как трудно это дается сейчас! — бьет пистолетом по стеклу маяка. Это глупый припадок злобы, бессильной злобы…

Сыплются стеклянные осколки, змеятся, расползаются трещины.

Ацетиленовый аппарат продолжает безучастно считать секунды.

ПОСЛЕДНИЙ ПАТРОН

1

Режет легкую рябь «Макаровец». На параллельных курсах — «Маяк» и «Кавказ». Изредка окликают друг друга пронзительным вскриком сирены, сиплым ударом колокола. Туман.

Капитан Рейн Келхманн, молодой эстонец, смотрит лоцию. Рядом с ним Николай Костюченко: он дежурит у рации.

— А он женат? — спрашивает вдруг Келхманн.

— Куницын? Давно. Двое ребят.

Келхманн молчит, думает о чем-то своем.

— Капитан! — кричит с палубы впередсмотрящий. — Плывет что-то.

Борис Вощиков, парнишка-моторист, пошарив багром, вытягивает на борт рваную телогрейку. Каким чудом держалась она на волнах — непонятно, разве что пропиталась насквозь машинным маслом.

Повертев телогрейку, Борис швыряет ее за борт, говорит:

— Видно, наш брат моторист владел. Любимая была, долго носил.

Сменяются вахты, остаются за кормой мили..