Искать, всегда искать ! (Преображение России - 16)

- А потом, значит, уж на волжских этюдах - Днепр? То-то из детства я помню, они были очень тяжелые, - улыбнулся Леня и продолжал о своем: - По Неве я несколько раз все-таки ходил на кливере. Только там мне не удалось подходящей компании сбить... Кострицкие оба от этого дела отстали, конечно, по причине младенчика, а к прочим разным - к кому ни сунешься, все народ, плохо понимающий в гребном спорте.

- Словом, я вижу, ты там не привился как следует, в Ленинграде? догадался Шамов.

- Ленинград - очень он как-то бесконечен... И потом эти там дожди вечные, к ним ведь тоже надо выработать привычку, - ответил Леня, глядя не на Шамова, а на отца и думая при этом, каким образом смог привыкнуть к постоянным дождям и туманам его отец, уроженец Средневолжского края.

Отец же спросил пытливо:

- А вот ты мне так и не писал в письмах, как теперь в Эрмитаже? Много ли там осталось картин старых мастеров?

- В Эрмитаже? Не знаю. Там я вообще ни разу не был... Не успел как-то... Я ведь жил в Лесном, около своего института, а Эрмитаж - он в центре.

- Ка-ак? Неужели ни разу не был в Эрмитаже? - до того изумился отец, что даже слегка поднялся на месте и только потом сделал вид, что ему нужно дотянуться до сахарницы.

- А когда же мне было туда ездить? - спокойно отозвался Леня.

- А в опере там ты на чем был? - спросил Зелендуб.

- В опере? Гм... В оперу я собирался было, и даже билет у меня в руках был на "Пиковую даму", да как раз в этот день меня обожгло взрывом... Так и пропал билет...

- Одним словом, как я теперь вижу, ты совсем забросил искусство, горестно протянул Михаил Петрович. Зелендуб же только поглядел скорбно и даже как будто сконфуженно не на Леню, а на его отца, потом начал усиленно глотать чай с вишневым вареньем.

Леня же, улыбаясь понемногу всем, заговорил взвешенно, не в полный голос:

- Представьте себе Полину Поликарповну некую, этакую салопницу лет на пятьдесят, - мою хозяйку в Лесном... У нее все болезни, известные медицине, и дюжины две новых, медициной еще не исследованных. И ото всех этих болезней она с утра до ночи стонет, и охает, и движется, как тень. Но все время движется - вот в чем секрет этой Поликарповны; другая бы на ее месте тысячу раз умерла, а она и картошку варит, и ячмень для кофе жарит, целый день вообще хлопочет не приседая, только стонет и охает... У нее племянник-писец со вставным глазом, с балалайкой и баяном. Этот чуть только придет из учреждения своего, сейчас же или за балалайку, или за баян, и на-чи-на-ет-ся... А в соседней комнате маленькая Кострицкая заливается в самом высоком регистре... Так что можете представить, какая около меня опера все время пелась... А я, между прочим, был ведь ударник, не кое-как. Пятнадцать часов в сутки работал, должен же я был - не скажу отдыхать, а просто хотя выспаться?.. Искусство - прекрасная, конечно, вещь, и Эрмитаж, и "Пиковая дама", и даже роман какой-нибудь, о каком кричат усиленно в газетах, - но вот время, время... В сутках очень мало часов, всего только двадцать четыре... И если, - вот когда настали белые ночи в Ленинграде, можно было забыть об этих двадцати четырех часах и о ночах вообще, так ведь человек все-таки не железный, о двух ночах подряд забудешь, а потом целые сутки проспишь. В этом загвоздка с искусством... И ведь не требую же я от композиторов и от художников, чтобы они вместе со мной работали еще и по взрывам.

Михаил Петрович сверкнул на него очками и отозвался:

- Есть такое изречение у Козьмы Пруткова: "Специалист флюсу подобен".

А Ольга Алексеевна, посмотрев на пустые тарелки у всех, пришла в притворную ярость:

- Крокодилы! Разве можно с такими зверскими аппетитами являться в гости? Беритесь-ка за свои фуражки и уходите! А то и накурили тут еще, крышу сними, не вытянет. Идите, довольно... Леонида тоже можете взять. Только если он вернется позже двенадцати, я его совсем не впущу.

Гуляли потом все четверо в парке. Говорили и о своем будущем, как оно рисовалось каждому из них, и о заводах, и о шахтах Донбасса, и о своем подвале, четырьмя китами которого они были. Между прочим, Леня спросил о Тане:

- Что это за лаборантка новая появилась у нас в подвале? Дикая какая-то и химии совсем не знает: наливает в уголь перманганат как квас, да еще и размешивает палочкой очень старательно.

- Это Голубинский ее принял, - отозвался Шамов. - А я, признаться, и не разглядел ее как следует.

- Особа действительно дикая, - поддержал Леню Близнюк. - Но есть, представьте, способность неплохо делать карикатуры.

И только Зелендуб заступился за Таню:

- Нет, в химии она кое-что знает и на газовом заводе работала, я справлялся... А что неразвита вообще и в музыке ни в зуб ногой, это конечно.

Павлонии парка очень густо были обвешаны теперь широкими, как лопухи, листьями; березки тоже пока еще не думали засыхать, вопреки мнению многих, скептически настроенных умов, так что смелые замыслы северян и южан из здешнего горсовета вполне себя оправдали.

Леня внимательнейше вглядывался при свете электрических шаров во все кругом и говорил с большим подъемом: