Искать, всегда искать ! (Преображение России - 16)

- Когда я была девочкой, в Тамбове был книжный, кажется, магазин Патутина... Был Зотова - и был Патутина... Поэтому мне-то фамилия эта не показалась странной: если был Патутин, мог появиться и Патута... украинец, должно быть... Но чтобы ждать... ждать столько времени... так быть уверенной, что он здесь... и в результате - какой-то... Какой-то Патута! - И она опять поднесла мокрый платок к глазам.

- Мама, а если его убили где-нибудь на фронте? - спросила Таня.

- Да, могли убить, конечно... Он, разумеется, шел в самые опасные места. Могли.

- А если он, мама, жив, то почему же нам его не найти?

- Как же его найти?.. Конечно, я бы хотела, я бы очень хотела.

- Мама, я попробую! Я, может быть, его найду!.. Вот теперь я уж знаю, какого он роста и сколько ему лет, а то ведь я и этого не знала.

- Ну где там ты его найдешь!.. Хотя Даутов - это не иголка в возу сена, разумеется, - он должен занимать теперь какое-нибудь видное место!

- Вот видишь!.. Этот Па-ту-та, он так себе какой-то! Я ведь тебе говорила утром. А Даутова можно найти, можно! Я попробую!

Мать притянула ее к себе, поцеловала влажными тонкими губами в лоб, пригладила волосы и сказала тихо:

- Закрывай окно, пора зажигать лампу... Этот Патута теперь над нами смеется, над глупыми... Пусть смеется.

- Ничего, ничего, мама! - горячо зашептала Таня ей в ухо. - Я тебя уверяю, - я когда-нибудь все-таки найду Даутова!.. А если он убит, то я узнаю - где!

1934 г.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

ЗАГАДКА КОКСА

ГЛАВА ПЕРВАЯ

I

Человеку этому, которого зовут Леней, ровно два года пять месяцев. Волосенки у него желтые, торчат вразброд: хорошо бы остричь его под машинку. Глаза у него зеленовато-серые, на первый взгляд страшно лукавые, продувные. Нос широкий, не то сплюснутый, не то курносый. Щеки гладенькие, розовые.

Ходить он как-то не умеет - бегает. Коленки у него внутрь, и оттого бегает он смешнейшим образом, как утенок.

Человек этот имеет уже собственность, и большую. У него нянька Марийка - девочка лет тринадцати, Пушок - маленький белый пудель-щенок, и котенок плаксивый, дымчатый, шерсть лезет; потом книжки с картинками, которые он потихоньку рвет, и ящик с игрушками, которые он ломает. Так как и отец и мать его - преподаватели гимназии, то есть у него еще и коробка с большими классными буквами, из которых он знает около десяти штук.

Дядя Черный лежит на диване и читает. Он хотел заехать к своим бывшим товарищам в праздник, когда они дома с утра, но так случилось, что приехал в будни. Теперь они в гимназии. Марийка на кухне, а около него примостился Леня с коробкой букв.

Он вынимает их одну за другой и, облизывая губы и пыхтя, говорит:

- Эта жжы... Жжук... Эта ммы... мму-му-у... Коровка. А эта? Дядя, а эта? - и показывает твердый знак.

Дядя Черный косит глаза, долго думает и говорит с чувством:

- Брось коробку!

- Брось, - повторяет Леня. - А это?

И хвостом вниз он вытаскивает "б", потом "ю", потом роняет все буквы на пол и лезет под стол их собирать.

Дядя Черный не выспался ночью в тесном вагоне. Диван, на котором он лежал теперь, был короткий, некуда девать ног. В голове устало шумело. И хотелось кому-то близкому сказать, что он вообще устал от жизни, что сколько лет уже он бесцельно мечется по жизни, и все один. Но близкого никого не было, и сказать было некому.

В комнате в углу торчала этажерка с книгами, на комоде - зеркало, на стене - круглые часы. У всего был кислый, будничный вид.

Позади за дядей Черным осталась длинная дорога. Вот влилась она, как река в озеро, в человеческое жилье; завтра выйдет и пойдет дальше. Опять вольется в чье-нибудь жилье, - опять выйдет. Пусто, хотя и просторно. А в комнате было тесно: всю ее наполнял маленький человек, которого дядя Черный видел раньше только два года назад, - тогда человек этот был красный, безобразный, крикливый, - и говорил о нем матери:

- Да, малец, собственно говоря... ничего, малец хороший...

Но, чувствуя, что говорит только так, как принято, а до мальца ему нет никакого дела, он для очистки совести добавлял:

- Впрочем, может быть, идиотом выйдет.

Теперь этот малец, круглый, мягкий и теплый, с такими плутоватыми глазенками, совал ему в лицо маленькую игрушку из папье-маше и говорил:

- Уточка!

Потом подносил другую и говорил:

- Овечка!

Вытаскивал третью и говорил:

- Гусь!

- Познания твои ценны, - сказал ему дядя Черный.

Сам он стал дядей Черным только с этого дня, - раньше его звали иначе, но так назвал его Леня, и все забыли, как его звали раньше.

Чумазая Марийка забегала иногда в комнату, ставила в шкаф чистую посуду, которую мыла на кухне, потом уходила, усердно хлопая дверью, а дядя Черный говорил Лене:

- Пошел бы ты, братец ты мой, куда-нибудь - к Марийке, что ли, - а я бы уснул, а? Поди к Марийке!

- Я не хочу, - лукаво щурился Леня.

- Из этого что же следует, что ты не хочешь? Ты не хочешь, а я хочу. И, кроме того, ты теперь тут хозяин, а я гость, а гостям... насчет гостей, братец... долго об этом говорить... Поди к Марийке!