Искалеченный мир

— То-то я еду и ни рожна не понимаю — чего-то не хватает в пейзаже. — Лихо изумлённо покачала головой. — А, эвон что сотряслось. Наш ответ пизанскому перекосу благополучно накрылся…

Останкинская телебашня, «игла», наклоненная шаловливой ладошкой Сдвига, все двадцать с лишком лет торчала в окружающем пейзаже под углом в семьдесят пять градусов. Не отклонившись от этой величины ни на йоту. Это, собственно, была не единственная «шалость» Сдвига. Но в столице — пожалуй, одна из самых впечатляющих.

— Красиво дюбнулась, — поделился подробностями Буба. — Лично видел. И неожиданно так, как будто невидимую подпорку вышибли. Самое интересное, что шарахнулась она не в ту сторону, в которую по всем параметрам должна была чебурахнуться. Вопреки всем законам физики и здравого смысла.

— А где ты последние тридцать пять зим видел здравый смысл? Что касается законов физики — здесь ещё не всё так похабно. Отсюда вывод — садиться на унитаз теперь надо с большой опаской. Мало ли что…

— Ну в принципе — всего можно ожидать.

— Это всё? — деловито уточнила Лихо. — Давай, женщина любит ушами… Не останавливайся.

— Да были днём какие-то нестандартные передряги… Не в нашей степи, правда. С южной стороны. Точно ничего не знаю, вроде бы зверья попёрло, как из прорвы, еле отбились. Обычно перед такиминочками они тише воды ниже травы — а тут такой аврал. Вот и дёргаюсь, честно говоря…

— Всплеска не было? — Вылезший из «Горыныча» Книжник присоединился к беседе, больше напоминавшей предельно мягкий, но вдумчивый допрос.

— Нет.

— Точно?

— Куда уж точнее! — Яков Миронович удивлённо посмотрел на него. — Раз уж я тут стою и разговоры с вами разговариваю. Ещё вопросы имеются?

— А что бы ты хотел, чтобы я у тебя спросила? — Лихо обозначила легкомысленную улыбочку, поведя бедром. За спиной у Бубы восторженно крякнули.

— Ничего. — Полушкин начал отворачиваться, давая понять, что разговор завершён в полной мере.

— Мы тут рядышком с тобой заночуем? — Лихо довела улыбочку до предела и тотчас погасила её, став полностью серьёзной. — Можешь не отвечать, вижу, что жаждешь утром увидеть меня и понять, что начавшаяся депрессия — это далеко не самое большое из всех зол. И дружеское предупреждение — «плескалки» держите поближе.

Она повернулась и пошла к машине. Алмаз терпеливо ждал, на всякий случай не став глушить мотор. Лучше перестраховаться.

— Какие прогнозы? Что дальше? — Шатун внимательно посмотрел на вернувшихся друзей. — Судя по вашим лицам — ничего особенно жуткого вы не услышали.

— И ничего такого, что заставляло бы загадочно лыбиться, как та Дуня из Лувра. — Блондинка почесала бровь. — Разве что — «иголка» навернулась. Причём, я бы сказала — нестандартно загремела. Что удручает и наводит на весьма скверные мысли… Ладно, ночуем в машине. Алмаз — давай туда, к стеночке припаркуйся, и на боковую. Вы как хотите, а я дрыхать…

Через полчаса все спали, и только бойцы Бубы Блотнера исправно несли свою службу, заранее маясь дурным предчувствием.

Шатун вынырнул из сна, в первую очередь оглядываясь вокруг, а уж потом начиная протирать заспанные глаза. Утро уже наступило, и что характерно — вполне оптимистическое утро, не дающее никаких поводов для уныния.

Он вылез из «Горыныча», сделал несколько приседаний, до хруста потянулся. Утро действительно было замечательное — бледно-изумрудное небо, оранжевые, с лазурной каёмочкой облака. Одним словом — никакого видимого сдвига к безоговорочному слиянию параллельных миров.

Орлы Якова Мироновича находились на своём посту, безо всякого удовольствия созерцая царящую вокруг благодать. Немного радовало лишь то, что Буба оказался хреновым прорицателем и паскудное состояние души не заявилось в гости в более сжатые сроки. Хотя — часом раньше, часом позже. Эх, жизнь-жестянка…

— Мужики, а где у вас умыться можно? — Шатун подошёл к ним, доброжелательно улыбаясь. Собственно, даже самая добродушная улыбка у него выглядела так, что у всякого увидевшего её в голове молниеносно созревала череда зловещих ассоциаций. Пара хорошо заметных тесаков убедительно дополняла эту картину.

— За угол зайди, там рукомойник приколочен. — Указавший нужный ориентир был наголо бритым, коротконогим крепышом, примерно ровесником Шатуна. От внешнего уголка его левого глаза, змеясь сверху вниз и пересекая губы, тянулся тонкий шрам: немного не доходящий до горла. Крепыш выглядел тёртым караваем, но при надобности Шатун мог порвать его на шелуху, не особенно утруждаясь. Не спасла бы даже неплохая штурмовая винтовка «ЛР-300», которую обладатель шрама держал в руках довольно уверенно.

— «Гейша»? — Шатун указал на шрам крепыша.

«Гейшей» называли ящероподобную вертлявую тварь, имеющую что-то общее со «свистопляской». Очень красивую и очень опасную. Её передние конечности были перепончатыми, раскрывающимися наподобие веера. И на конце этого «веера» имелись острейшие коготочки, способные «расписать» вдоль и поперёк организма любого зазевавшегося любителя прекрасного. Но ведь в натуре — красива была, зараза. Как настоящая, грациозно танцующая перед клиентами гейша.