Иск Истории

Безличный оборот «ilуа» можно с натяжкой перевести, как «имеется», «есть», «существует». Хайдеггер в свое время мучился над формулировкой вопроса «что есть бытие?», пытаясь обойти глагол «быть». Для этого он использовал безличный оборот немецкого языка, не содержащий этого глагола – еs gibt– в смысле «оно дает», «дарит». В переписке с французскими философами Хайдеггер обсуждал как возможный перевод «es gibt» – «ilуа l”Еtrе». По Левинасу, это абсурд – считать бытие как «дар», ибо il у а» ничего никому не дает, не дарит и никуда не исчезает, постоянно присутствует как «ужас нескончаемости, монотонности, лишенной всякого смысла».

Опыт лагерного узника-еврея трагически одолевает спекулятивные построения беспечно обеспеченного уютом в аду Второй мировой войны классического философа-немца.

Философски мыслящий ум ощущает во тьме треснувшего по всем швам, расколовшегося мира «древнюю одержимость концом света», которой единственно предстоит мессианская эсхатология еврейских пророков.

Позднее она станет одним из важнейших понятий философии Левинаса. А пока – бесконечно длящаяся лагерная ночь, бессонница – истинное безличие – ilуа.

Все логические построения, агрессивно размножавшиеся до войны, оказались одинаково абсурдными. Тонкая нить жизни едва держит тебя в зиянии бездны только благодаря такому же, как ты, обреченному «ближнему». Слово во тьме барака чудится возникшим из какого-то забытого в этом кошмаре или вообще не существовавшего, а лишь пригрезившегося лексикона. Живешь благодаря лицу, Лику Другого, Именно так, с заглавной буквы, как Бога, обозначит в дальнейшем это понятие Левинас.

Какой там разум? Он потерял свои изначальные полномочия – связывать людей. Он обнаружил свою самоубийственную (суицидальную) сущность в убийстве себе подобного, до самоуничтожения.

И германская целеустремленность, педантичность вкупе с извращенной любовью к подчинению уже ведет к уничтожению человечества.

В этой юдоли смерти, во тьме насилия, только философ в силах различить свет нового учения. Но для этого надо прожить «авантюру жизни до конца», и тут не должно быть, уговаривает себя узник, нерешительности перед лицом существования. Необходимо «наступить на горло» собственной апатии, ибо это – «бессильное, безрадостное отвращение по отношению к самому существованию, как грузу. Это страх жить, являющийся, тем не менее, жизнью... следствие тошноты, вызванной отвращением к предприятию существования».

Этот «страх жить» жаждет скорейшего разрешения, приводит даже к гибельному подъему духа перед смертью, когда отец говорит ребенку по дороге в газовую камеру, на фоне дымящихся труб крематория: «Потерпи, сынок, еще немного, и все разрешится».

Философ же «обязан поместить себя в мгновение усталости и обнаружить ее событие... тайное событие, осуществлением, а не только исходом которого является данное мгновение».

Молодой философ-узник ставит перед собой цель, программу жизни, уже самим этим утверждая ее, к счастью осуществившееся, долголетие (Левинас, родившийся в 1905-м, умер в 1995-м).

В такой ситуации принуждение, зависимость, издевательства могут быть лишь внешними, ибо «цель усилия выбрана свободно».

Свою обреченность философ-узник одолевает усилием открывшейся ему в этой гибельной бездне великой цели – распознать и донести до мира истину существования, заключенную в отношении к Другому.

Соучастник в сотворении мира людей

Эта истина не просто – в лице Другого, а в феномене встречи «лицом к Лицу», осознаваемом в апогее Торы – встрече Моисея с Богом. Без всяких посредников. Свет этой «встречи лицом к Лицу» абсолютно противоположен платоновскому свету классической философии, более того, этот «Иной» свет обнаруживает в этой философии множество трещин и просадок, неповоротливость в построениях, которые принимали за устойчивость и неопровержимость истины.

«Встреча лицом к Лицу», в отличие от Мартина Бубера (книга «Я и Ты»), видится Левинасом не как встреча двух равных, а предполагает человека с запрокинутой головой и глазами, обращенными к высоте Бога.

По выражению Жака Деррида, младшего современника и, в определенной степени, ученика Левинаса, который открыл последнего европейской философии (работа «Насилие и метафизика. Очерк мысли Эммануэля Левинаса». 1964), человек – это тот, кто «знает, что уже всегда опоздал к случившемуся Бытию».

На лагерном дне, в самой сердцевине теплящейся души, узника возникает Лик, не показываясь, без имени (единственное Имя, которое запрещено произносить, и это не воспринимается как насилие).

Писания – «Лик Яхве – это всецелая личность и полное присутствие Вечности, лицом к лицу с Моисеем, одновременно говорящей ему: «Ты не сможешь увидеть мой Лик».

В романе «Пустыня внемлет Богу» я так пытался описать эту встречу «лицом к Лицу»: Моисей на вершине Синая, под сенью дерева...