Получалось так: если вы утверждаете, что человек образовался в одном месте, вы рискуете подыграть церкви. Если же вы отстаиваете независимость появления человека в разных местах, вы, может п сами того не желая, склоняетесь к расизму.
В истории остались имена нескольких антропологов XIX века (Мортон, Глиддон, Нотт и другие), снабжавших политиков и дипломатов Америки и других стран аргументами против отмены рабства. Независимые и оттого неравные ветви рода человеческого очень нравились фашистским философам, немало на эту тему писавшим.
Настоящему честному исследователю — не фальсификатору, не человеконенавистнику — приходится порой очень тяжко. Он не должен исходить из прин|1 ципа «это полезно и потому правильно». Он должен вслед за Гейне повторять: «Я не согласен на пуды блаженства, если за них надо заплатить хотя бы золотником лжи». Но как быть честному антропологу, если он вдруг обнаружил доводы, которые могут использовать расисты? Как ему быть? Умолчать об этих фактах? Но ведь этика ученого… Особенно трудно приходится потому, что наука о расах еще мало разработана, потому, что мы еще многого тут не знаем. Известно, что некоторые крупные западные антропологи сознательно отошли от разработки расовой проблемы: не желают, хотя бы нечаянно, сыграть на руку расистам, боятся встретить в ходе своих исследований такие доводы, которые при нынешнем состоянии науки трудно истолковать однозначно, а куклуксклановцы, почитатели Фервурда, Яна Смита воспользуются…
Действительно, деятельность некоторых ученых, не робеющих перед расовыми проблемами, не слишком вдохновляет. Крупнейший американский генетик Р. Гейтс и несколько других спеди-алистов занимаются, например, сравнением умственных способностей у представителей разных рас. Для этого белым, негритянским, эскимосским и другим детям задается определенное число вопросов, предлагаются тщательно разработанные тесты, составленные непредвзято, без всякого расистского умысла. Результаты опросов публикуются.
В большинстве случаев белые дети выполняют тесты лучшие черных. Отсюда порой делается вывод примерно такого свойства: «Более высокая цивилизация, более богатые навыки, знания, ситуации, с которыми встречается в течение многих столетий белый человек, в конце концов сделали его более способным. Знания и умение понемногу передались по наследству».
Группы живых существ, получающие более богатую информацию и опыт, в конце концов, вероятно, могут приобрести какие-то дополнительные наследственные качества. Но основной вопрос: сколько времени для этого требуется? Достаточно ли 10–20 веков (40–80 поколений), в течение которых европейская цивилизация обгоняла африканскую, чтобы европеец, «среднестатистический европеец», сделался бы от рождения способнее, чем «среднестатистический негр»? Ведь тысяча, две тысячи лет — это не более чем 2–5 процентов истории человека современного типа. Что мы знаем о жизни разных племен и рас за предшествующие 95–98 процентов? Перекрывают ли успехи, скажем, белой расы крупнейшие достижения древних и средневековых «цветных» цивилизаций? И наоборот. (Не забудем, что расисты попадаются в любой расе.) Может быть, успехи какого-нибудь первобытного азиатского или австралийского племени — скажем, 7–10 тысяч лет назад — более отложились в сознании и способностях потомков этого племени, чем столетия европейской культуры у ее носителей? К тому же современная генетика вообще сомневается в только что представленной схеме.
Ясно одно: вошедшие «в мозг и кровь» новые навыки столь трудноуловимы, так нивелированы смешением разных цивилизаций, что об этом и говорить нечего.
Задача более чем неопределенная и не решается.
А как же тесты? Даже лучшие тесты, по наблюдениям самих же американских специалистов, дело крайне ненадежное. Негритянские дети в Нью-Йорке показывали значительно лучшие результаты, чем в глухих уголках Теннесси. Вывод: дело в социальных, а не расовых условиях. Кто определит, каково влияние бедности, тесной квартиры, семьи в том, что какой-нибудь ребенок ответил хуже другого. О тестах, проводившихся среди алеутов и эскимосов, сообщалось, что их вообще нельзя принимать во внимание: невозможно, например, учесть, как влияет на опрашиваемого тот простой факт, что его помещают в непривычные условия, сажают перед белым человеком, заставляют зачем-то отвечать на странные вопросы, а ответы зачем-то записывают.
Совсем необязательно (хотя и не исключается), чтобы среди ученых, занимающихся такими тестами, были расисты. Но некоторые серьезные исследователи думают: мы бы не стали заниматься этим и публиковать такие выводы. Из них пока трудно извлечь какую-нибудь существенную пользу, зато куда легче получить изрядную долю вреда.