Ищу предка

Сходство Шлимана и Дюбуа очевидно: два чудака и два объекта, которые эти чудаки отправляются искать, в то время как всем известно, что открытия никогда так не делаются. Правда, Шлимана от его Трои отделяло всего каких-нибудь 30–40 веков, а Дюбуа и представить не мог, сколько тысячелетий или миллионолетий до его «троянца». (Впрочем, последнее обстоятельство даже облегчало поиски. Если бы знал, мог бы испугаться и упустить из виду, как легко делаются великие открытия.)

Дальше все совершенно просто. Тридцатилетний врач с хорошим аттестатом без труда находит место в Голландской Индии (то есть Индонезии). Полтора месяца плавания до Батавии (будущей Джакарты), и вот уже и экватор, и корни деревьев, пьющих морскую воду, и орангутаны, и отравленные стрелы, выдуваемые из тонких трубочек, и бабочки невозможной величины, и сплетенные из камней храмы.

Большая часть дела сделана; остались пустяки — совершить великое открытие и отыскать питекантропуса, или, фамильярно выражаясь, питекантропа, которого так заждалась наука.

Как это устроить? А вот как: нужно найти место, где он находился, что совсем несложно. За тысячелетия питекантропа, понятно, занесло землей, и копать наудачу дело безнадежное. Не стоило искать тропического предка (в отличие от полярного) и в пещерах, где змеи и прочая нечисть издавна находили прохладу и уединение. Зато на речном обрыве, где все слои выступают наружу, вот там он и лежит.

Сначала Дюбуа решил, что на малонаселенной, заросшей джунглями Суматре больше шансов найти питекантропа. Как только разлившиеся мутные реки вернулись в берега, он разыскал подходящий обрыв и тут же выкопал два довольно древних (судя по глубине залегания) черепа. Но все же это были вполне человеческие черепа, а врач искал обезьяночеловеческие.

Вернувшись в Батавию, Дюбуа, видимо, понял, что, предпочтя таинственную Суматру густонаселенной и распаханной Яве, он нарушил принцип легкости великих находок: ведь делать их надо с минимальными усилиями.

Как только прошли новые дожди, доктор отправился ездить и бродить по Яве и у реки Кедунг Брубус, копнув, добыл фрагмент нижней челюсти: во-первых, из очень глубокого слоя, а во-вторых, вроде бы человеческую, но с некоторыми странными отличиями (ямка для так называемой двубрюшной мышцы была в 2–3 раза больше, чем у людей и обезьян).

Записав, зарисовав и аккуратно запаковав челюсть, Дюбуа вернулся к своим пациентам, а в следующем сезоне в 40 километрах к западу от челюсти стал подкапываться под берег речушки Соло близ деревушки (по-местному — кампонга) Триниль.

Быстро разыскал он в речном обрыве тот самый древний слой, в котором была найдена прошлогодняя челюсть, и, поковыряв немного… извлек черепную крышку.

Исторических сведений о том восклицании, какое издал в тот момент Евгений Дюбуа, не сохранилось. А может быть, восклицаний и не было, так как рассудительный голландец знал, что открытие неминуемо.

По крышке череп приблизительно восстанавливался: это был маленький человеческий череп — 900 кубических сантиметров (у нас с вами 1300–1400). И в то же время это был гигантский обезьяний череп (у гориллы 500 кубических сантиметров). Обезьяньи черты были сильны: над глазами валик, которого мы с вами практически лишены, нижняя часть головы шире верхней, у нас же наоборот. Но все-таки голова и мозг почти в два раза больше, чем у самых умных обезьян! Кто знает, какой прихотью природы мертвый череп был расколот и рассеян так, что других его частей поблизости не оказалось, но остались на месте крупные зубы, сотни тысяч лет назад жадно впивавшиеся в стебли растений и мясо тех тварей, чьи кости улеглись кругом, по соседству (твари, как потом выяснилось, были очень древние — стегодон, лептобос и другие, — всего 27 млекопитающих, и ни одного вида, сохранившегося до наших дней!).

Дюбуа перекопал в конце сухого сезона 1891 года немало древнего вулканического песка, речного ила и морских отложений. (Может быть, грохот вулкана или рев воды и был последним жутким впечатлением мозга, что работал когда-то под найденной черепной крышкой?)

Затем Дюбуа упаковал череп, вернулся в Батавию, с истинно северным хладнокровием переждал новый приступ тропических ливней, опять поехал на то же место и все с тем же спокойствием в 15 метрах от прошлогодней находки извлек полуметровую бедренную кость, не менее знаменитую, чем черепная крышка. Доктор готов был поручиться, что это бедро двигалось, повинуясь приказаниям того самого, прошлогоднего черепа. Дюбуа не пришел к точному решению, какие силы отбросили бедро на 15 метров от головы, но зато определил, что оно изуродовано болезнью, отчего обладатель его, без сомнения, когда-то рычал, ревел или ругался от боли.

Потом Дюбуа отправился в Европу, оставив своих помощников копать на берегах Соло, и несколько зим в Лейден прибывали ящики, набитые породой, костями мелких и крупных зверей, остатками древних растений и прочим. Но ничего подобного первым находкам не появилось.

Сначала быстрое великое открытие.

Потом годы нужных, но малоурожайных поисков.