"Ищите и найдете"

— Вот именно, — подхватил Пшебецкий, — мне желательно было бы повидать этого доктора!

— Поезжайте к нему или пригласите его к себе.

— А как его адрес?

Крохин подробно объяснил, где находится дом, в котором живет Трофимов.

— Как же он умер? — продолжал спрашивать Пшебецкий.

— Как умер? Отдал Богу душу, да и все тут.

— Ну, а теперь Трофимов был сегодня здесь?

— Был.

— Задолго до смерти?

— Нет, не очень… часа за два, пожалуй. При докторе началась агония, причем он сказал, что все кончено, и уехал.

— И тут ничего не случилось?

— То есть что случилось? Когда?

— А вот когда был тут доктор Трофимов?

— Нет, кажется, ничего.

Иосиф Антонович двинул рукой, должно быть, в знак выражения своего нетерпения. Он глянул прямо в глаза Крохину, и взгляд Иосифа Антоновича красноречивее слов сказал: "Не верю, тут должно было что-нибудь произойти, только ты сказать мне не хочешь".

Крохин, не сморгнув, выдержал его взгляд и потом скромно опустил голову.

"Я заставлю тебя говорить", — думал Пшебецкий и протянул к Крохину руки.

Но тот улыбнулся, покачал головой и сказал:

— Напрасно, брат Иосиф, со мной ничего не выйдет, я не подчинюсь вашему влиянию.

— Как не подчинишься? Как не выйдет? — запальчиво почти крикнул Пшебецкий, с силой тряхнул руками и всем существом своим сказал повелительно: — Спи!

В ответ раздался сдержанный, насмешливый хохот, словно эхо, прозвучавший в устах Крохина.

— Я вам говорю, напрасно! — повторил он. — Пойдите лучше попробуйте на ком другом свою силу, а для меня она не страшна!

Пшебецкий почувствовал себя смущенным.

В первый раз ему приходилось встретиться с человеком, который давал ему такой бесспорный отпор.

Простой, обыкновенный человек не мог дать ему этого отпора, и для него стало ясно, что Крохин, по-видимому, совсем не такой ничтожный приживальщик в доме Авакумова, каким он казался до сих пор.

"Очевидно, это перфектибилист!" — сообразил Пшебецкий и решил немедленно же сыграть на отступление.

— Я сам не знаю, что говорю! — стал извиняться он. — Меня так взволновала эта смерть и потом испугало ваше появление, что я сам хочу успокоить себя, а говорю вам «спи»! Это бывает, почтеннейший господин Крохин, не правда ли, а?

— Бывает! — согласился Крохин.

— А когда будет завтра панихида? — спросил Иосиф Антонович.

— В час дня.

— Так, хорошо, я завтра приеду на панихиду, а пока до свиданья!

И, повертевшись, Пшебецкий направился к лестнице, прося не провожать его и уверяя, что он уйдет один.

Крохин поклонился ему в знак согласия.

На лестнице Иосиф Антонович встретил Станислава и спросил у него:

— Что случилось?

— Барин умер! — ответил Станислав.

— Я не про то спрашиваю! Что случилось с тем человеком, которого я поручил тебе?

Станислав вытаращил удивленные глаза на Пшебецкого.

— С каким человеком?

— Ты разве не помнишь? Сегодня.

— Ничего не помню.

— Так! — протянул Иосиф Антонович.

Больше он Станислава не спрашивал: брат Иосиф сразу понял, в чем дело, и теперь уже не сомневался, что тут вмешались недруги иезуитского ордена.

Пшебецкий надел шляпу и вышел, а на верхней площадке на лестнице стоял Крохин, который слышал его короткий разговор со Станиславом, и, улыбаясь, поглядел брату Иосифу вслед.

LXVI

В течение дня несколько раз призывала сиделка Трофимова к больному, лишь только тот начинал холодеть. Степан Гаврилович возобновлял свои пасы, и больному становилось лучше.

Наступил вечер. Трофимов не отпустил Варгина и оставил его, уговорив ночевать у себя.

Вечером, после значительного промежутка времени, сиделка опять потребовала Трофимова, потому что больному снова сделалось худо.

Степан Гаврилович пошел, но едва держался на ногах от усталости; он был заметно бледен, и эта усталость лишила его уверенности в своих силах. Подходя к постели больного, он уже чувствовал эту неуверенность, но преодолел ее и, собрав всю, что оставалась у него, энергию, вытянул руки и стал двигать ими.

Сиделка, привыкшая уже к тому, что сейчас больной начнет согреваться, держала его за пульс, чтобы дать знать Трофимову кивком головы, когда появится действие магнетизма.

Трофимов добросовестно водил руками, сиделка, однако, была неподвижна.

Степан Гаврилович так и ожидал этого. Он ослабел и с ужасом должен был признать, что слабость его может быть губительна для больного.

— Неужели ничего? — шепотом спросил он у сиделки.

Та покачала головой и прошептала:

— Ничего… холодеет по-прежнему…

Трофимов сделал последнее усилие, напряг все свое существо, но это не помогло.

Делать было нечего. Степан Гаврилович подошел к больному, взял его руку и не мог различить пульса. Он приложил ухо к груди молодого человека, и ему показалось, что сердце не бьется. Больной — бледный, холодный — лежал недвижимый, как мертвец.

Трофимов опустил голову.

— Ослабел! — прошептал он. — Слишком многое взял на себя! Кажется, все кончено! — обратился он к сиделке, и в его голосе послышалась такая скорбь, такая тоска, что сиделка с искренним сожалением поглядела на Трофимова.

— Вы передохните немного! — посоветовала она. — Может быть, силы вернутся к вам.

Трофимов отрицательно покачал головой.