Исаак Лакедем

В голубоватой дали у горизонта они увидели извивающийся, словно серебряная нить, Пеней, воспетый Симонидом, Феокритом и Вергилием.

На его берегу белела в предзакатном сиянии Лариса, родной город Ахилла.

Справа зачарованно гляделся в воды залива Иолк, город Ясона.

Слева же на одном из притоков Пенея стояла Трикка, где родился Пирифой.

А внизу, у их ног, был Фарсал!..

При одном упоминании о нем Исаак вздрогнул. Фарсал напомнил ему о двух именах, соединивших историю Востока и Запада.

В первый раз с тех пор как он вступил на землю Греции, Исаак уловил в душе двойное эхо, отзвук которого ощущался и в его собственной истории, и в истории его племени.

Два имени, какие напомнил ему Фарсал, были Цезарь и Помпеи.

Именно Помпеи покорил Иудею и сделал Сирию римской провинцией.

А Исаак служил знаменосцем у Августа, племянника Цезаря.

Борьба между этими двумя смертными оказалась не менее жестокой, не менее важной, нежели битвы богов и титанов.

В Фарсале решалось, кому принадлежит власть над миром.

Власть досталась Цезарю.

Что же было особого в этих двух людях, которым удалось заключить только в два слова все общественные битвы и все человеческие сообщества: республика и империя — деспотизм и свобода?

Были ли они оба всем обязаны только себе или же Провидение сделало их орудиями в своих руках?

Ведали ли они, что им выпало на долю, для чего они были рождены, ради чего им суждено было умереть?

Или они шли как величественные слепцы по этой дороге из прошлого в будущее, по которой идут люди, но которая, по сути, есть путь Бога?

Однако этими вопросами античная философия не задавалась.

Но даже с материальной, обыденной точки зрения событие было достаточно важным, чтобы возбудить любопытство Исаака.

— Фарсал, — медленно повторил он вслед за Аполлонием. — Значит, под нашими ногами поле битвы!.. Мне в Александрии показывали место, где убили Помпея. Покажи мне, где он был побежден.

Аполлоний протянул руку, показывая колонну на склоне горы, с вершины которой оба путника обозревали окрестность:

— Вон там стоял лагерем Помпеи. А там, где сливаются воды двух ручьев, один из которых зовется Апиданом, а другой не имеет имени, расположился со своим войском Цезарь.

Исаак знаком показал, что внимательно слушает.

— С Помпеем пришли девять легионов римских граждан. Пять из них он привел из Италии; легион ветеранов прибыл с Сицилии, названный сдвоенным, ибо был составлен из двух легионов; еще один дали Македония, что простирается перед нами по ту сторону Олимпа, и Крит, что у нас за спиной, за Кикладами. Наконец, два легиона привел из Азии Лентул. Кроме того, в распоряжении полководца имелись три тысячи лучников из Лакедемона и Понта; тысяча двести пращников с Балеарских островов и из Сирии; шестьсот галлов, приведенных Дейотаром; пятьсот фракийцев, присланных Котисом; столько же каппадокийцев под водительством Ариобарзана; двести македонцев, повинующихся приказам Рескупорида; пятьсот галлов и германцев, призванных из Александрии; восемьсот всадников, набранных из его пастухов и рабов; триста галатов, бессов, дарданцев и фессалийцев — всего двести шестьдесят тысяч человек, не считая всадников, сенаторов и золотой римской молодежи — всех, кого под его знамена привлекло желание разделаться с общими врагами: Цезарем и народом! Цезарь же, кроме знаменитого десятого легиона, не расстававшегося с ним никогда, имел на своей стороне мало римских граждан, но множество тех, кого тогда в Италии звали варварами. Тут была и тяжелая пехота из Белгики, и легкая пехота из Арвернии и Аквитании; вместе с ними пришли галльские и германские всадники, лучники-рутены и испанская гвардия. Впрочем, это воины преданные и грозные: в Массилии один из таких захватил командование кораблем. В Африке, когда Сципион пожелал оставить в живых другого, попавшего в плен, тот ответил: «Воины Цезаря приучены даровать жизнь, а не получать ее в дар!» — и перерезал себе горло.

В Диррахии еще один подобный смельчак получил три раны на теле и насчитал сто тридцать следов от ударов на своем щите!

В лагере Помпея не сомневались в победе, удивлялись только тому, что сам он медлит дать сражение. Домиций спросил у него: «Агамемнон, сколько времени, по-твоему, продлится эта война?»

Цицерон и Фавоний советовали своим друзьям, которые находились под командованием победителя Сертория и Митридата, отказаться в этом году от тускульских фиг. Аф-раний, продавший Цезарю Испанию, говорил: «Это торговец, умеющий покупать провинции, но не завоевывать их!»

Все, что осталось в Италии, не стоило жалости и заслуживало смерти за предательство.

«Сулла — дитя перед нами, — хвастались соратники Помпея. — Он даже не догадывался, что такое настоящие проскрипции. Наши списки составлены; туда попадут не отдельные головы, но толпы!»

Все оспаривали друг у друга будущие консульства и пре-туры, посылали в Рим гонцов и через них нанимали дома в лучших местах, чтобы удобнее было добиваться новых должностей.