Исаак Лакедем

Толпа, ставшая свидетельницей троекратного чуда, на какое-то время пребывала в несказанном ужасе; однако же ненависть возобладала. Все стали вопить с удвоенной яростью, и Пилат подал Иисусу знак приблизиться.

Тот повиновался.

С величайшим любопытством римский наместник приглядывался к этому человеку. Он видел его впервые, но много раз слышал разговоры о нем. И даже собственная супруга заняла часть этой ночи рассказами об Иисусе.

Иисус терпеливо ждал, когда начнется допрос.

— Ты действительно царь Иудейский? — спросил, наконец, Пилат.

Услышав такой неожиданный вопрос, Иисус поднял голову. Начало оказалось совершенно не похоже на то, что было до этого, и с обычной мягкостью он ответил:

— Ты говоришь от себя самого или другие так называли меня?

— Я говорю со слов других, — сказал Пилат. — Ты же знаешь, что я не иудей… Твой народ и первосвященники передали тебя мне, так отвечай же.

Христос печально покачал головой.

— Царство мое не от мира сего. Если бы от мира сего было царство мое, то служители мои подвизались бы за меня, чтобы я не был предан иудеям. Я же, напротив, запретил ученикам сопротивляться.

Пилат задумался. Такой ответ не допускал двояких толкований. Обвиняемый отрицал какие бы то ни было притязания на светскую власть. То был отказ повелевать миром не только в настоящем, но и в будущем.

— Хорошо, — произнес наконец прокуратор. — Насколько я понимаю, ты предводитель одной из сект. Так что за секту ты основал или же к какой из них ты себя причисляешь? Не к фарисеям — ты открыто нападаешь на них и часто против них проповедуешь.

— Претор, — отвечал Иисус, — дело не в том, что я принародно обличаю фарисеев и проповедую против них. Фарисеи основывают свою мораль на внешних поступках человека, а не на совести его. Они хотят достичь наивысшего совершенства, строго следуя не духу, а букве закона. Вот почему я не принадлежу к ним. Они возмущены, что я сажусь за один стол с мытарями, что вокруг меня — люди с небеспорочным прошлым, а я им отвечаю: «Это больные нуждаются в лекаре, а не здоровые; я привожу к покаянию грешников, а не праведных». Фарисеи следуют Моисееву закону, взывающему к мести и требующему око за око и зуб за зуб, а я говорил: «Ударившему в правую щеку подставь левую!» Фарисеи злопамятны, таят обиды и мстят за оскорбление. Я же советую ученикам возлюбить врагов наших и благословлять ненавидящих нас, платя добром за зло. Фарисеи дают милостыню под трубные звуки и всегда появляются на людях с бледными от поста лицами; я же, напротив, учу, что левая рука не должна знать, что делает правая, к тому же порицаю упорное воздержание, выставленное напоказ… Судите сами, фарисей ли я!

— Так значит, — спросил Пилат, — ты саддукей?

— Саддукеи считают, что душа умирает вместе с телом, и полагают, что бессмертны не души, но племена. Они отрицают действие высших сил и благодать, ниспосланную свыше. А также они утверждают, что добро и зло исходят от нас самих, и не допускают, что Бог руководит нашими поступками. Я же, напротив, говорю, что душа бессмертна, проповедую воскрешение телесное, поклоняюсь Всевышнему и молюсь ему как великому устроителю человеческих поступков. Кроме того, я верю в первородный грех, и спустился я сюда для того, чтобы его искупить. А о Господе я утверждаю, что при конце света он будет судить живых и мертвых… Как видишь, я не саддукей!

Пилат слушал с глубочайшим вниманием, и чем больше говорил Иисус, тем яснее остановилось, что его речи достойны похвалы, а не хулы.

— А, понимаю, — сказал он, — ты ессей. Иисус отрицательно покачал головой.

— Ессеи отрицают брак, поскольку женщина кажется им непостоянной по своей природе. Они почитают, что лишь рок движет миром, а также требуют трехлетнего послушания и подвергают испытаниям всякого, кто желает войти в их секту. Напротив, я проповедую святость брака, говоря, что муж и жена — единая плоть. Я составил молитву, первые слова которой: «Отче наш, сущий на небесах…» И наконец я призываю всех на братское пиршество и, посылая учеников проповедовать слово Господне по всему лику земли, наставляю их учить добру, не деля племена на своих и чуждых, ибо океан правды, что они несут в своей горсти, равно изливается на всю землю… Как видишь, я не ессей!

— Но кто же ты тогда? — спросил прокуратор.

— Я — Мессия, посланный в этот мир, чтобы сеять здесь свет истины.

— Истины, — рассмеялся Пилат. — Ох, прошу, Иисус, объясни: что есть истина?

— Истина для ума то же, что свет для мира земного.

— Разве на земле так мало истины, что ты был вынужден нести ее свет с небес?

— Ее достаточно, но те, что отстаивают истину на земле, судимы теми, кому принадлежит власть земная… И вот доказательство: меня привели к тебе и требуют моей смерти за то, что я открывал истину.

Пилат поднялся, два-три раза прошелся по галерее, всякий раз поглядывая на Христа с удивлением, доходящим почти до восхищения. А затем произнес, обращаясь к самому себе:

— Клавдия права, этот человек — праведник!

Тогда, подойдя к балюстраде, он обратился к тем, кто, все еще боясь оскверниться, толклись снаружи.