Ирландский спаситель (ЛП)

Когда я просыпаюсь, я мгновенно зарываюсь лицом в подушку, воспоминания о прошлой ночи нахлынули вместе со снами. Присутствие Лиама в них было самым тревожным, в основном из-за того, насколько бессмысленным это кажется. Мое влечение к Александру может показаться необычным, даже сумасшедшим, но он здесь, со мной. Я здесь, в ситуации, из которой мне отчаянно нужно извлечь максимум пользы, чтобы я могла это пережить.

Лиам сейчас на другом континенте, в месте, настолько недоступном для меня, что с таким же успехом он мог бы быть на Луне, и, насколько я знаю, он забыл меня. Даже если я все еще слышу его голос, отчаянно кричащий, когда Алексей тащил меня прочь, что он найдет меня, это не значит, что он помнит это. Это не значит, что он не оставил меня как потерянную, прискорбную жертву предательства Алексея. Я не могу зависеть от Лиама. Я не должна даже фантазировать о нем. Я никогда не должна была этого делать. Лиам всегда был за пределами моего понимания, то, на что я не смела надеяться, то, чем я бы только мучила себя, если бы позволила себе задержаться на этом.

Но все же я не могу полностью выбросить его из головы.

Когда Александр приносит мой завтрак, мне трудно смотреть ему в глаза. Однако он не упоминает прошлую ночь или то, что он сказал об Алексее. Он просто оставляет поднос на кровати и говорит мне, что вернется, покидая комнату, не сказав больше ни слова. Я не могу не задаться вопросом, не расстроен ли он из-за меня, и это заставляет мой желудок сжиматься от беспокойства. Сожалеет ли он о прошлой ночи? Заставило ли это его относиться ко мне по-другому? Это из-за Иветт? Он рассказал ей, что мы…Что случилось?

Все это нелепые мысли. Я принадлежу Александру, в конечном счете, я для него домашний питомец, почему он должен сожалеть о том, что его домашнее животное развлекается? Почему я должна ревновать к Иветт? Я не его девушка или любовница, и тревожные узлы в моем животе, похожие на те, которые я испытывала в первые дни знакомства с кем-то, кто мне нравился, могут привести только к тому, что мне будет эмоционально больно или хуже.

Александр непредсказуем и переменчив, и он никогда не станет кем-то иным, кроме как человеком, который в конечном счете имеет абсолютную власть надо мной. Я не должна теряться, думая о нем как о ком-то другом, но я чувствую, что колеблюсь, балансирую на грани того, чтобы позволить себе упасть, если это принесет хоть какое-то удовольствие и счастье в мире, который полон решимости отнять их у меня.

Когда Александр возвращается, чтобы забрать мой поднос с завтраком, у него с собой чистая одежда горничной того же фасона, что и вчера. Он кладет его на кровать и откидывает одеяло, наконец, глядя на меня, когда я свешиваю ноги с края кровати.

— Твои ноги достаточно здоровы, чтобы снова убираться сегодня? — Спрашивает он, глядя на них сверху вниз, и я с трудом сглатываю, прежде чем кивнуть.

— Да, я так думаю. Они не причиняют особой боли.

— Хорошо, отдохни, если они начнут болеть. Ты вчера хорошо поработала, но я терпеть не могу пыль любого рода, поэтому я бы предпочел, чтобы в квартире ежедневно вытирали пыль и пылесосили. Сегодня меня не будет некоторое время, так что нет необходимости спешить. Ты можешь не торопиться. — Он делает паузу, отступая назад, и я понимаю, что он ждет, когда я встану с кровати, чтобы он мог одеть меня.

После прошлой ночи, хотя его прикосновения ничем не отличаются, они кажутся мне чужими. Он все так же быстро и эффективно снимает с меня пижаму, раздевает меня догола, а затем протягивает мне трусики горничной с оборками, чтобы я могла влезть в них, даже не бросив похотливого взгляда на мою киску. Но я чувствую дрожь, когда он прикасается ко мне, дрожа от предвкушения, как будто в любой момент его прикосновение может измениться, хотя я знаю, что этого не произойдет. Как он может не думать о прошлой ночи? Я не могу не думать, пока он застегивает платье на спине, его пальцы касаются моего позвоночника, а я отчаянно пытаюсь не показать ему, что я почти дрожу от его прикосновений. В глубине души я знаю, что это такое. Это смесь отчаяния по любой форме удовольствия или доброты, смешанная с желанием неизвестного, запретного и табуированного, которое Александр четко представляет. Я не хочу его, поэтому я знаю, что зациклилась на нем, жажду чего-то, что могло бы дать мне прилив серотонина, когда я потеряла все остальные его источники. Но я хочу верить, что это нечто большее. Что в его обращении со мной нет ничего странного или необычного, что это настолько альтруистично, насколько это могло бы быть при наилучших обстоятельствах, что он случайно встретил меня на вечеринке у Алексея и спас меня, богатый благодетель, который увез меня в свою эксцентричную парижскую квартиру, история о Золушке.

Александр, принц-отшельник, а я, принцесса.