Ирландский спаситель (ЛП)

— Тогда поторопись нахуй, — огрызается она, слегка сдвигая палец, чтобы, по крайней мере, ей не угрожала опасность убить Ану, пока я ее трахаю. Другой рукой Иветт задирает юбку Аны выше талии, позволяя мне впервые увидеть ее обнаженной, без трусиков под льняным платьем, и ее нежно-розовую киску, обнаженную для моего обозрения и для всех остальных в комнате.

Я понимаю, что Александр, должно быть, трахнул ее, но я не могу думать об этом сейчас. Я заставляю себя думать только об Ане, о ее голосе, шепчущем мое имя, когда я хватаю ее за бедра и поднимаю на стол, пистолет все еще прижат к ее голове, в то время как Иветт остается рядом с нами. Я раздвигаю ноги Аны, одной рукой расстегиваю молнию на штанах и вытаскиваю свой необъяснимо твердый член.

— Что ж, я вижу, ты обрел свою мужественность, — сухо говорит Александр у меня за спиной. — Не волнуйся, куколка, я уверен, ты достаточно быстро докажешь мне свою любовь.

Это самое жестокое испытание. Ана может стараться сколько угодно, но это не значит, что она не намокнет или не испытает оргазм, тем более что я знаю, что она хочет меня. Она хотела меня в тот день, когда мы встретились, в тот день, когда мы разговаривали в саду. Я знаю, что мои чувства не безответны, даже если я не знаю точной глубины ее чувств. Слезы текут по ее лицу, когда она лежит там, застывшая, явно напуганная, с пистолетом у виска. Я чувствую себя отбросом общества, когда провожу своим твердым членом между ее бедер, к складочкам между ними, которые прохладные и сухие, а не покрасневшие, влажные и набухшие, какими я представлял их, когда пересплю с ней в первый раз. Я представлял этот момент так много раз, и точно ни один из них не был похож на этот. И я, блядь, ничего не могу с этим поделать. Александр насилует нас обоих, и я не в силах это остановить. Я вижу след от его укуса у нее на шее, и я ненавижу его внутренне больше, чем я когда-либо ненавидел кого-либо. Больше, чем я ненавидел Алексея, по крайней мере, в этот конкретный момент.

Ана сильно прикусывает нижнюю губу, когда я толкаюсь в нее, ее тело сопротивляется мне. Ее руки сжимаются в кулаки по бокам, глаза закрываются, и я слышу, как Иветт издает низкий горловой звук, сильнее прижимая пистолет к виску Аны, наклоняясь, чтобы прошептать мне на ухо.

— Александр говорит, что поверит, что она любит его, если ей это не понравится, если она не кончит. Но я говорю тебе, маленький ирландский влюбленный мальчик, что, если ты не заставишь ее кончить, я убью ее и скажу Александру, что пистолет выстрелил случайно. Конечно, у него будет разбито сердце, но я его утешу. Трахни ее хорошенько, ирландец, заставь ее сильно кончить, или она умрет. — Иветт хихикает. — Конечно, если она кончит, он может захотеть, чтобы я застрелила ее, так что она в любом случае может быть мертва. Но, по крайней мере, она получит немного удовольствия перед смертью. Александра немного сложно прочитать, он мог бы и простить ее. Но я не прощу тебя, если ты не заставишь ее кончить. Я убью ее. Поверь мне мальчик.

Я знаю. Александр — человек, которого трудно понять, и, судя по тому, как он посмотрел на Ану перед тем, как разозлиться, я не совсем уверен, что он убил бы ее. Но я верю, до глубины души, что Иветт застрелит Ану, если я не заставлю ее кончить и не назову это случайностью, что означает, что я застрял между молотом и наковальней.

Заставить ее кончить и рискнуть ее жизнью. Постараться удержать ее от оргазма и почти наверняка стать причиной ее смерти. Я знаю, какой выбор сделать. И у меня мелькает идея, которая может сработать, если я смогу правильно рассчитать время.

— Ана, — я шепчу ее имя себе под нос, поглаживая ее волосы. — Мне жаль, что все так получилось, Ана. Я не хотел, чтобы наш первый раз был таким, но я так сильно хотел тебя. Ты ощущаешься так хорошо, даже вот так, это кажется великолепным. — Я шепчу это достаточно тихо, чтобы Александр не мог нас услышать, в основном ради Аны, чтобы помочь ей. Но это правда. Даже при нынешних обстоятельствах ее тело кажется восхитительным, ее киска тугая и горячая вокруг моего члена, ее совершенное нежное тело балерины, похожее на произведение искусства, раскинулось на столе среди посуды, ее волосы повсюду, ее бледное лицо запрокинуто, когда последние лучи солнечного света падают на него в умирающий вечер, и я двигаюсь быстрее, жестче вопреки себе. Мое тело хочет удовольствия, может быть, тем более перед лицом неминуемой опасности, и очень быстро я чувствую, что тело Аны тоже хочет.