Иприт

— Как нет, когда у нас уже производятся установки, и мы скоро выпустим по моему способу… Еще два-три месяца, и целлюлоза Ши…

— Нету.

— Как нет, когда я мог вам…

— Нету.

Наконец инженер взглянул на потускневшее лицо сыщика.

— Что с вами?

— Его здесь нету, — сказал сыщик, направляясь к выходу.

Подойдя к конторе завода, он, по-видимому, овладел собой и спросил спокойно:

— Вы мне можете, гражданин Ши, показать ваше вещество?

— Целлюлозу?

— Да, несгораемую, непромокаемую и как там дальше… Меня это мало интересует, но кое-какие дедуктивные заключения я имею честь…

Но какая-то слабость почти свалила его в кресло, когда он получил кусочек нового вещества.

— Гре-ебенка!.. — проговорил изнеможенно сыщик.

Сыщик потряс ее в руках, как трясли бы вы завещание, где ваш американский дядюшка три миллиона долларов завещал бы на разведение кроликов и ужей, а десять долларов и три цента вам.

— Несгораемая? Неломкая? Гнется?

И сыщик сделал из гребенки кольцо.

Но инженер не успел проговорить ответа.

Китаец вдруг достал из бокового кармана портсигар, с каким-то отчаянием взмахнул им, и портсигар развернулся в ширину портфеля. Сыщик надернул его на себя, и лицо его покрылось серой вздувшейся маской. Второй портсигар полетел на пол и зашипел, подпрыгивая. Синяя струйка дыма поползла по полу. Инженер, не успев крикнуть команды: «Противогазы на лицо», упал, корчась, на пол. Комната в три секунды наполнилась смрадным дымом.

В дыму — если бы кто подслушивал у дверей — в дыму послышалось шипение несгораемого шкафа. Через пять минут дым рассеялся, и китайца-сыщика в комнате не было. Еще немного спустя инженер очнулся, поднял тяжелую голову, и первый его взгляд был на несгораемый шкаф. Пустые папки валялись на полу, и весь шкаф был, как пустая папка.

— Обокрадены, — прохрипел инженер, — секрет целлюлозы Ши выкраден!

Две минуты спустя гудок заревел на фабрике, и с крыльца — по капризу архитектора выстроенного в московском стиле — инженер Ши, качаясь от боли и злобы, прокричал:

— Товарищи рабочие, белый шпион, прокравшийся на нашу фабрику, похитил секрет приготовления целлюлозы. Я призываю вас на помощь!

Три тысячи прозодежд в две секунды упали с плеч.

Две тысячи велосипедов, пятьсот мотоциклов и триста пешеходов кинулись из ворот фабрики. Мандат сыщика лежал на столе директора забытый.

Через двадцать минут две тысячи восемьсот фотографий с копии мандата были в руках погони. Через полчаса Ипатьевск наблюдал странное зрелище.

По улицам, по переулкам, в кафе, на площадях — появились люди, поминутно вынимавшие фотографию китайца и всматривавшиеся в прохожих. В частные квартиры заходили странствующие торговцы, продавцы фруктов, покупатели сырья, шарманщики и плясуны. Все они имели необъяснимое желание оглядеть всю квартиру — от подвала до кроватей — и все по-непонятному интересовались Китаем и китайцами. И у всех торговцев, шарманщиков, продавцов мороженого — в руках были фотографии китайца. Это все должно было бы казаться странным, если бы город всмотрелся в фотографию. Но — поверьте мне — город всматривался и не находил ничего странного в том, что люди ходят с портретом китайца. Простите, но для европейца китайцы все на одно лицо, как зернышки гороха. Живое лицо видит рассматривающий фотографию, живое лицо знаменитого китайского вождя коммунистической революции на Востоке. Смотрит и любуется. Новая эра начинается для Европы и Азии, и почему не полюбоваться и почему не спросить:

— Не живут ли в этой квартире китайцы?

Может быть, шарманщик или продавец мороженого или, наконец, почтальон хочет от радости по-братски разлобызаться с китайцем.

Вот почему великий Ипатьевск, весь в дыму химических заводов, сохранивший веселое сердце и ясный ум, — не удивлялся.

Не удивлялся бы он, если б появился в руках всех портрет поляка.

Дело в том, что над виадуками, висячими мостами, где с пением Интернационала над городом проносились поезда, над небоскребами, имевшими оранжевый цвет, над трубами, похожими на частокол вокруг города, рвались парашютные бомбы, наполненные розовым светящимся воздухом. Воздух вился в кольца, гремел волнами радио, как дождь сухую землю, наполняя сердца лозунгами и восклицаниями:

— Привет Коминтерну!

— Долой интриги Антанты!

— Да здравствует коммунистическая революция восставшего Востока!

И вдруг — огненная полоса пронзила небо:

— Товарищи, радуйтесь!

— Товарищи, слушайте, слушайте и смотрите!

— Варшава наполнена повстанцами. Бои на улицах Варшавы. Пилсудский разорван толпой. Совет министров погиб в своем дворце.

— Товарищи, в Польше коммунистическое восстание!

— Товарищи, власть в Варшаве взята пролетариатом!

Тысячи газетчиков вынырнули из всех переулков:

— Подробности польской революции. Мировой пожар.

— Антанта в тревоге!

Да не одна Антанта была в тревоге.