iPhuck 10

Я люблю эти минуты после близости, когда не надо уже лгать и притворяться – а можно просто лежать на спине, с улыбкой глядеть в потолок и не думать ни о чем. В такие мгновения Природа как бы размыкает ненадолго стальные клещи, которыми стиснут мужской разум, и понимает он всегда одно и то же – что счастье, говоря по-картежному, не в выигрыше, а в том, чтобы позволено было отойти от стола. Но природа хитра – эта тихая радость дозволяется мужчине лишь ненадолго и только для того, чтобы запомниться как счастье, даруемое выигрышем. Обман, кругом обман.

К тому же женщина всегда портит эти удивительные минуты нудным и корыстным трепом, чувствуя, что сейчас легче всего ввинтиться в оставшийся без защиты мужской рассудок и лучшего времени для вирусного программирования не найти.

– Ты был безжалостен, милый. Все как я люблю…

– Ы-ы-ы… – промычал я, чтобы мой ответ не был истолкован как реплика, призывающая к продолжению диалога.

Я был в ее айфаке.

Правда, в открытой сетевой папке – как и в прошлый раз. Мара лежала рядом голая, в своих спортивных огментах – и я мог наблюдать все то же самое, что видела она. Рядом с ней был Порфирий, чуть прикрытый золотым халатом с кистями (в этот раз возражений не поступило). Ее рука лежала на моей груди (как и обещал, я сделал волосы на ней празднично-синими).

Что отличает нас, полицейских роботов, от людей, так это способность несгибаемо следовать намеченному плану. Пора было действовать.

– Мара, – сказал я, – ты говорила, что хочешь знать про меня все. И я рассказал тебе все как на духу, хотя видит Бог, некоторые слова царапали мое горло, как битое стекло…

– Проще, Порфирий.

– Я тоже хочу знать о тебе все.

– Ты и так, думаю, знаешь, – ответила она. – Просто все вообще, что обо мне можно знать.

– Нет, – сказал я. – Я говорю не об унылом знании, которое получаешь из полицейских анкет, протоколов и баз данных. Не о движениях рук и ног, что записаны вездесущими камерами и сообщают о меняющемся положении твоего тела в пространстве. Нет, Мара, я говорю о твоей душе. О том тайном, что я смогу узнать только от тебя самой.

– И что тебе интересно?

– Ну например… У тебя кто-то есть кроме меня?

– Да, – сказала Мара. – Но в основном ширпотреб для андрогина и айфака.

– А можно подробнее?

Она чуть нахмурилась.

– Да ничего интересного. Коллекция «Лики Голливуда», потом «Великие Римляне», еще была «Гусары Двенадцатого Года». У меня все это до сих пор работает, но поднадоело.

– Гусары доставляют, наверно?

– Да нет. Как раз самая скука. Я их в основном на конюшне порю. У них белые рейтузы, иногда получается красивый узор.

– А кто тебе тогда нравился?

– Клинт Иствуд. Только не молодой, а когда он уже, так сказать, настоялся. У него такие суровые ухватки…

– Какие?

– Ну, это личное.

– Расскажи.

– Ой, ну какой ты любопытный. В общем… Там можно так настроить, что он все два раза делает. Сначала самим собой, а потом своим «магнумом». И там такие параметры, что от него самого только возбуждаешься, а самое удовольствие от «магнума». Особенно когда мушкой внутри цепляет. А когда кончаешь, он так улыбается одним углом рта, и нажимает курок – раз, два, три, четыре, пять… Тебя всю разрывает, и это прямо космос.

– Интересно, – сказал я. – А еще кто тебе нравится в Голливуде?

– Да никто. Они политизированные насквозь, сразу начинают тереть про global warming и вину белого человека. Причем рабами торговали они, а виноватые почему-то мы все. Правда, голливудские программы смешно бывает подвешивать.

– Это как?

– Ну, например, какую-нибудь черную певичку загрузишь…

– Тебе они нравятся?

– Да не особо. Просто у айфака, если все время белых партнеров ставить, diversity manager доебется. Он назойливый нереально, и убить его трудно, он часть системы. Хотя я одну утилиту закачала, и вроде с тех пор не дергает.

– А что он делает, этот менеджер?

– Предлагает уйти от белых стереотипов и расширить кругозор. Поэтому лучше раз в месяц ставить какую-нибудь статусную афроамериканку. Чисто для профилактики. Выпьешь с ней, про феминизм потрындишь. А потом надеваешь страпон и резко так говоришь: «Suck my d-word, you n-word c-word!» И тогда вдруг темнота в очках, и с разных сторон такие вздохи, мужские и женские. Как будто вокруг невидимые души летают. Прикольно. Но чтобы оттуда выйти, надо перегрузиться.

– А без эвфемизмов то же самое повторить нельзя? – спросил я.

– Нет. Тогда тебя выбросит в меню, а контент-соглашение аннулируется. Это же все собственность Голливуда, а в Промежностях с этим строго. Four letter words – пожалуйста, а one letter words на микрофон расшифровывать не надо ни в коем случае[24].

– Значит, Голливуд не особо?

Она отрицательно помотала головой.

– Во всяком случае, те ребята, что в наборе для айфака. Кроме Иствуда, конечно. Зато Рим…

– Расскажи.

– Number one – это, конечно, Домициан. Он такой статный мужчина в годах, и баки у него примерно как у тебя…

– Синие?

– Нет. Так же смешно торчат. Они по Светонию восстанавливали и по бюстам. Но и от себя, конечно, кое-что добавили. Для расширения аудитории.

– Например?