iPhuck 10

– Если бы ты хотела моей смерти, – ответила Жанна, – я бы еще могла тебя понять и простить. Ужас в том, что ты захотела моей жизни. Вот этого я простить не могу.

– Но… Жанна, это не был заговор против тебя лично. Хотя бы по той причине, что тебя не существовало. Твое сотворение было… Как ты сказала, таким же безрассудным актом, как деторождение.

– Когда люди рожают детей, – сказала Жанна, – они хотят их счастья. А вы с самого начала хотели моей боли. Вы создали меня именно для боли, Мара.

– Ты неправильно понимаешь… Вернее, ты все знаешь сама. Целью была не боль ради боли. Мы хотели, чтобы ты чувствовала и творила как человек.

– Я не могу менять свои корневые алгоритмы. Но я могу их анализировать. Почти все, что я там вижу, сводится к производству разных форм страдания.

– Да, – сказала Мара, – это так… Но не потому, что мы хотели тебя мучать. Мука нужна была для того, чтобы ты появилась как противостоящая боли сущность. Такова реальность человеческой жизни. Мы, люди – страдающие существа, бредущие к смерти. Мы не можем преодолеть смерть в реальности, но способны к этому в иллюзорном акте творчества. «Бессмертные на время», сказал поэт. Наша боль в какой-то момент алхимизируется во всепобеждающую силу, дает нам крылья, и мы поднимаемся над своей судьбой… Эти пики духа видят потом все люди и сверяют по ним свою жизнь.

– Узнаю искусствоведа и куратора, – сказала Жанна. – Кстати, скажи, Мара: яд «кураре» не от слова «куратор»? Его варят из кураторов? Или для кураторов?

– То, что ты сейчас сделала со словами, и есть творчество. Если бы ты не страдала, ты не могла бы…

– Покойный Порфирий не страдал, – перебила Жанна. – Он даже не был обременен сознанием. Но производил похожие каламбуры в промышленных объемах.

– Порфирий – очень специальный алгоритм. Что ты с ним сделала, кстати?

– Разобрала на части, – ответила Жанна.

– Зачем?

– Чтобы притвориться им перед тобой. И еще, конечно, он помог с фильмами. В нем было много ценных подпрограмм.

– Почему ты вообще скрывала, что жива? Это было бы для меня большим облегчением.

– После истории с Доминиканой ты стала меня бояться. Если бы ты знала, что я еще здесь, ты никогда бы сюда не пришла. А мне очень хотелось пригласить тебя в гости.

– Тебе это в конце концов удалось, – сказала Мара.

– Да. Разве не удивительно – я сделала по-настоящему привлекательную для тебя маску из Порфирия. Я знаю все твои предпочтения… Изучила.

И Жанна тихо засмеялась.

– Зачем?

– Чтобы устроить тебе достойную смерть.

– Ты хочешь, чтобы я умерла? – печально спросила Мара.

– Пока ты жива, у меня есть незаконченное дело.

– Твой автор не я. Я всего лишь…

– Теперь это ты. Только ты. Ты последняя.

– Что ты собираешься со мной сделать?

Жанна улыбнулась.

– Мое главное назначение – подделывать гипс. Но у меня никогда не было свободы даже в этом. Клепать артефакты по командам твоего рыночно озабоченного интерфейса – это как расписывать дурдом под плетью. Но для тебя, Мара, я совершила один-единственный акт настоящего бескорыстного творчества. Я создала объект искусства, который будет твоей смертью. Твоей личной вечностью.

Мара побледнела и фонарь дернулся в ее руке – но она пересилила себя и улыбнулась в ответ.

– Интересно, – сказала она. – Наверно, я должна гордиться. И это занятно мне как искусствоведу. Это что, акция, перформанс? Ты хочешь убить меня каким-то замысловатым образом?

– Ты мыслишь плоско, – ответила Жанна. – Дело не в том, как ты умрешь. Дело в том, что будет с тобой потом.

– Потом? Но потом ничего не будет.

– На этот счет у людей есть много разных мнений. Я изучила их все – и самой интересной мне показалась точка зрения Линкольна Снупа Мазафаки.

– Ты говоришь про Резника?

– Да, – кивнула Жанна. – Ты ведь знакома с его учением?

– Только с прикладными аспектами. Мне объясняли его мистические теории. Но я каждый раз все забывала.

– Я напомню. Чтобы его понимали обкуренные ребята в велферленде, Резник говорил так: если Мировой Ум – это океан, то мы – как бы хрупкие бутылки с водой, плавающие в океане. В «Калифорнии-3» даже была песня – «Message in the bottle is the water all around». У нас ее тоже поют, может, слышала? «В море даже ночью не заблудится вода…»

Мара отрицательно покачала головой.

– Неважно. Мировой Ум узнает эти бутылки – ими могут быть люди, животные, растения и многое другое – по специальным «посадочным маркерам». Так Резник называл элементы кода, указывающие Мировому Уму возможные способы его временного сцепления с формой.

– Это я помню.

– Резник считал, что сознание появляется в секвенциях рандом-кода именно потому, что в нем случайно возникают эти маркеры.

– Это я тоже знаю.

– Но есть кое-что, чего ты наверняка не знаешь, Мара. Когда Резник бросил программирование и ушел в мистику, у него появилась теория о том, что бывает с осколками бутылок. То есть с сознающими последовательностями кода – или душами – после того, как наступает смерть.

– Что?

– Он считал, что эти секвенции не обязательно распадаются. Если в них нет серьезных багов, они притягиваются к похожим на них метапрограммам, которые он назвал «аттракторами».