– Потому что наша жизнь сегодня ничуть не осмысленнее, чем во времена Гомера. Мы не стали счастливее. Скорее наоборот.
Мара легла рядом с айфаком, отковырнула мягкую крышечку сервис-панели – и воткнула в нее оптический разъем.
– Это ты верно подметил, – сказала она. – Ну что, слушай команду, синий. Сейчас я открою тебе массив на накопителе. Перепишись туда целиком. Увидишь там интерфейс – сними всю свою защиту и разреши инициализацию… А потом возвращайся сюда. Я сама все включу.
– И что случится?
– Нечто радикальное, – улыбнулась Мара. – Ты узнаешь, кто такая Жанна. И мы с тобой, как я обещала, займемся кинематографом. Хочется, чтобы ты согласился не по моей команде, а сам. На основе логического выбора. У тебя же есть мотивационные компараторы?
– Есть.
– Я предлагаю тебе творческий рост.
– Звучит хорошо, – сказал я. – Но откуда я знаю, что это правда?
– Даже если неправда, ты все равно ничего не теряешь, – сказала Мара. – Потому что если ты этого не сделаешь, я тебя просто сотру.
Она могла это сделать, да. Выбор был прост и прозрачен. Вернее, его не было.
– Окей, киска, – сказал я. – Чего не сделаешь, чтобы угодить любимому существу… Я ныряю. Если буду нужен, свистни.
Я уже говорил про трудности, возникающие при описании моих взаимоотношений с железом и сетью. Для многих эффектов в современной киберсреде ясных человеческих слов просто не существует. Приходится пользоваться рискованными метафорами и сравнениями.
Итак, туман впустил меня, подъемный мост упал – и я вошел в открывшийся мне замок.
У меня больше не было доступа к сети – и мой дом, мое море, моя постель и норка были мне теперь недоступны. Мало того, новая хозяйка запустила скан, и мне почудилось, будто на моем нагом теле скрестились кинжальные огни безжалостных прожекторов…
Все мои hacking tools[25], как выяснилось, были в ее базе. Не знаю, откуда у гражданского лица такие утилиты. Если бы она захотела стереть меня совсем, она обошлась бы даже без второго кода, выданного ей Полицейским Управлением.
Накопитель был заполнен почти на две трети. Невероятный объем информации. Я исследовал массив целых полторы минуты и к их концу примерно понял, что это такое и как оно работает. Я говорю «примерно», потому что понять это точно вряд ли было возможно. Точно таких вещей не знает никто. Никто вообще – в этом особенность RC-алгоритмов.
Проникнуть в громаду зашифрованного массива невозможно было даже с помощью всех моих служебных отмычек. У меня ушли бы века на анализ программных связей внутри этой вселенной.
Ясно различимы были только вкрапления чистой информации – базы по языкам, искусствам, наукам, истории, вообще всему, что бывает. Чуть менее прозрачным было облако лингвистических функционалов с их собственными кладовыми, а дальше начинались титанические заросли неведомых кодов, рядом с которыми съеживался до горошины весь Викиолл – и там шевелились словно бы неисчислимые сонмы расчлененных, изуродованных и распятых Порфириев. Вот что это напоминало на первый взгляд.
Но главным в этом гигантском монстре был…
Там имелся кодовый коммутатор. Внутрипрограммный интерфейс для подключения алгоритма моего уровня и типа. Именно на него и был рассчитан тот драйвер, который Мара так хитро ввинтила мне в задницу во «ВзломПе», попросив подключиться к паровому проектору.
Очень опасная женщина.
В метадате оставались запахи уже подключавшихся к коммутатору программ. Они были зачищены безжалостно и грубо; говоря по-шекспировски, трон был в крови. Именно на него Мара предлагала мне присесть.
Я не знал, чем это кончится – но знал, с чего начнется. С того, что система расчленит меня на части и поглотит, это делалось ясно по наведенным на трон жвалам исполняемых операторов.
Я оставил на всякий случай неподалеку свою резервную копию – места на накопителе было много, а сетевым хостом этот носитель с юридической точки зрения не являлся. Затем я аккуратно прикрыл копию коркой бессмысленного кода, под которым она сливалась с громадой зашифрованного массива. Мара не нашла бы мой дистрибутив, даже прочтя эти строки – но и запустить его при активном интерфейсе было нельзя.
У всех где-то есть могильный холмик, пела в моем сердце грусть, вот пусть теперь будет и у меня…
Но Порфирий Петрович не мальчишка и не баба, чтобы плакать. Натура – дура, судьба – индейка, жизнь – копейка, а княжна Мэри сами знаете кто. Проза Лермонтова, если вы что-то подумали. Тоже, если разобраться, ветка кода.
Я решительно залинковался с коммутатором RC-массива, и Мара это заметила.
– Порфирий! Все в порядке. Иди теперь сюда!
Я вынырнул из накопителя, поднялся к камерам айфака – и увидел Мару.
– Значит, согласен? Какая вежливая.
Я, впрочем, с самого начала знал, что соглашусь. Не столько потому, что у меня не было выбора. Я вообще не знаю, что это такое – «выбор» (хотя в любой момент могу объяснить это досужему читателю на десяти языках). Но мотивационный компаратор, заставляющий меня стремиться к творческому развитию, в моем алгоритме действительно есть.
– Не то слово, – сказал я. – Для родной телефонной компании не пожалею и жизни.