Ип

Ночь продолжалась. Тело Ипа твердело и становилось теперь уже совсем серым. Его губы шевелились, но слов не было слышно, только из глубины тела доносился похожий на рокот водопада звук предельного сжатия звездного вещества. Тело Ила стало невероятно плотным. И ядро тела всасывало сейчас в себя всю сосредоточенную в этом теле огромную энергию. Звездную сердцевину Ипа сжимало все сильнее и сильнее.

У Эллиота было чувство, будто собственное его тело состоит из цепей и эти чугунные цепи тянут его своим весом вниз. Казалось, что этот вес увеличивается; голова раскалывалась от боли, тяжестью в сто тысяч тонн навалилась беспросветная тоска. Когда проглянул наконец серый свет утра, Эллиот невероятным усилием заставил себя подняться и посмотреть на Ипа. В страшилище будто не осталось никаких живых соков, и оно уже было не серое, а белое — белый карлик. Эллиот выбрался кое-как в коридор и спустился, пошатываясь, к Мэри. Когда он толкнул ее дверь, давящая чугунной плитой тоска и чувство космического одиночества были уже в нем неразделимо смешаны. Он чувствовал себя инопланетянином, кем-то чужим самому себе, и от этого ему было страшно.

Мэри открыла глаза, посмотрела на него.

— Что случилось?

— Все… ничего не стоит, — проговорил он с трудом, проваливаясь внутрь себя падая в какую-то бездну, уносясь в бесконечность.

— Ой сынуля, такого чувства быть не должно, — сказала Мэри, хотя именно такое чувство было сейчас у нее: всю ночь ей снилось, будто она под водой и никак не выплывет на поверхность.

— У меня есть нечто замечательное, — прошептал Эллиот, — и по моей вине оно тоскует.

— У всех временами бывает такое чувство, — сказала Мэри.

Вроде бы подходящая к случаю банальность, но ей самой такое не помогает, так почему оно должно помочь Эллиоту? Она похлопала по постели, показывая на место рядом с собой. Тепло лучше, чем слова, в этот серый рассвет ей было холодно, холод пронизывал ее до костей, но ей стало еще холоднее, когда рядом лег Эллиот.

Что происходит в доме? Что-то таится в нем, безымянное, ужасное и притягивает к себе все остальное.

— Можешь ты… рассказать мне? — спросила она.

— Потом.

Свернувшись, Эллиот прижался к матери, но у него по-прежнему было чувство, что они падают все ниже, глубже в водоворот, где не протянется к ним ничья рука, потому что там никого нет.

— Поспи, — сказала Мэри, гладя его лоб. — Поспи…

Эллиот уснул, и ему приснился железный шар, который сначала увеличивался, а потом стал уменьшаться, уменьшаться; а потом Эллиот понесся на нем через пустоту.

Когда в семь тридцать зазвонил будильник, Мэри тихонько поднялась, не будя Эллиота, спавшего крепким сном. Она знала, Эллиот умеет притворяться, что у него температура, однако сейчас, похоже, никакого притворства не было. Надевая халат, она почувствовала, что веки ее смыкаются снова. С трудом, но она разомкнула их, стряхнула с себя сон и остановила взгляд на Эллиоте. Да, что-то с ним сегодня не то. Не похмелье ли это? Неужели ее малыш пошел по стопам непутевого отца? Она нашла несколько пустых бутылок из-под пива…

Дверь открылась, и вошел Майкл.

— Где Эллиот?

— Не буди его, — сказала Мэри и, выталкивая Майкла, вышла вместе с ним в коридор. — Ты не знаешь, что его мучает? — Она плотнее закуталась в халат. — Какой-то он подавленный.

— Из-за школы, наверно, — сказал Майкл. — Школа очень подавляет.

И он, обернувшись, бросил взгляд в глубь коридора. Что-то происходит с Ипом, что-то происходит с Эллиотом, и раскалывается от боли собственная его голова.

— Так или иначе, — сказала Мэри, — я хочу, чтобы он отдохнул.

— Можно, я с ним останусь? — попросил Майкл. — У меня в школе сегодня только половина уроков. Очень прошу, мам…

Мэри достала из кармана халата аспирин.

— Ладно. Может, ты выведешь его из этого состояния.

И, пытаясь сбросить с себя оцепенение, она пошла к лестнице.

— Ну, просыпайся теперь. Ладно?

И Майкл сел около Эллиота на кровать. Он поднял веко Эллиота, и открывшийся глаз ответил ему взглядом, какого он не видел у брата никогда, — каменным.

Майкл издал стон и начал трясти Эллиота.

— Ну, пожалуйста. Эллиот, проснись.

Не сразу, но сознание вернулось к Эллиоту, и Майкл, стукаясь о него и, как и он, пошатываясь, повел брата в его комнату; ощущение у Майкла было такое, будто он тащит чугунный шар. Что за странная сила тянет их вниз? Что происходит с братом? Что происходит с домом? Рушится он, что ли?

Майкл потрогал стену на всякий случай, но стена двигалась в других измерениях, внутри древесных волокон танцевал черный свет.

— Брось, Эллиот, ну что ты так…

Он с трудом втащил брата в его комнату: Эллиот был теперь твердый, как чугун.

А Ип под одеялом на кровати у Эллиота стал уже совсем белым.

Майкл положил Эллиота рядом с Ипом: внутри Майкла тек и разливался страх.

Ип дышал вглубь, внутрь своей огромной атомной мощи. Ничто больше не было ему подвластно.

«Спаси меня!» — воззвал он к своему Капитану, который в далекой ночи мчался на Корабле Наиудаленнейшего Света.

«Приди, мой Капитан, приди за слабеющим ботаником первого класса».

«Растения умирают».

«И я… боюсь, что я тоже умираю».