В Вену? Но тогда перед пересечением чехословацкой границы, в Клодако, достаточно было свернуть не направо, а налево, и к девятнадцати часам они могли бы уже быть на месте! Впрочем, у генерала могли иметься свои резоны остановиться в Праге. И об одной из таких причин Нина догадывалась. Более того, она, кажется, уже видела эту причину. Недаром во время рождественской поездки в Прагу, когда они с отцом и Казиком отправились на ярмарку за богемским хрусталем, Якуб покинул их на два часа, несмотря на ее протесты. Девушка, однако, сочла своим долгом проследить, чтобы с папой в этой «самоволке» ничего не случилось, и смогла издали засечь, как он с какой-то блондинкой нырнул в двери неприметного отельчика. Плюнув с досады — «вечно он за блондинками увязывается!» — Нина вернулась к Казику, дожидавшемуся ее у одного из ярмарочных павильонов.
На этот раз, похоже, Речницкий никуда не собирался отлучаться, а просто заказал два отдельных номера по соседству. Закончив ужин, Нина поинтересовалась:
— Когда встаем?
Генерал добродушно улыбнулся:
— Спи уж! Сам тебя разбужу, — и тут, увидев кого-то, он вскочил и, бросив: «До завтра!», поспешил к дверям ресторанчика.
Опять блондинка! Может быть, даже та самая. Отец исчез на лестнице, ведущей к номерам, а девушка рассчиталась с официантом и отправилась спать. Ладно, пусть будит сам, хорошо уже то, что здесь он это проделает не со шпагой в руке!
Стук в дверь ее номера раздался утром действительно весьма поздно (по отцовским меркам) — в девять часов. Позавтракали все в том же гостиничном ресторане, и Якуб сообщил:
— Выспаться я тебе дал вволю, но времени у нас в обрез. Так что быстренько собирайся — и поехали!
Собралась Нина действительно быстро, но вот незадача — за время завтрака с прикроватной тумбочки исчезли оставленные там снятые на ночь бриллиантовые сережки. Конечно, если бы они подняли скандал, персоналу отеля это вышло боком, но времени не было. Опять придется заниматься волокитой с их списанием! Это были очень красивые бриллианты в форме капелек, подвешенные на тонюсеньких платиновых цепочках, и Нина больше досадовала на саму потерю этой красоты, нежели на необходимость бюрократических отписок. Ах, какая жалость! Не везет ей с драгоценностями — то часики с бриллиантами расколошматила, то жемчужное ожерелье пришлось порвать, то вот теперь сережки такие симпатичные сперли…
В Вене они оставили свой автомобиль на парковке у отеля, в который поселились, а дальше отправились на такси по адресу, названному генералом. Выйдя в центре города у небольшого, но гордящегося своей непоказной роскошью ресторана, Нина, наконец, получила краткие инструкции:
— Здесь, в отдельном кабинете, будет небольшое совещание. Тебе там делать нечего; твоя задача — проследить, чтобы нам никто не помешал. Тут будут и охранники других участников. С ними не болтать и не конфликтовать. Посиди в баре, выпей кофейку и дождись, пока мы закончим.
На совещание в ресторан собирались в основном люди военные. Каких мундиров там только не было — польские, чешские, советские (голубой околыш фуражки сразу выдавал летчика), английские и еще какие-то черные флотские мундиры неизвестной Нине национальной принадлежности. Единственным штатским человеком в этой компании оказался некто смуглый и очень тучный в зеленом тюрбане, в сопровождении пожилого советника с жиденькой седой бородкой. Участники совещания постепенно занимали места в просторном кабинете с малиновыми диванами и малиновыми бархатными портьерами. В этом помещении в большой напольной вазе стояли огромные желтые розы. Это напомнило Нине расцветку ее детского платья — малинового с желтыми цветами, о чем она успела шепнуть на ухо отцу, который так и остался в недоумении — при чем тут платье?
Как послышалось девушке, прежде чем двери кабинета затворились, многие из собравшихся свободно общались на русском языке и, похоже, были хорошо знакомы друг с другом.
Их охрану составляло несколько человек в штатском, один из которых был в спортивном трикотажном костюме, увиденном Ниной в первый раз именно там. Раз уж ей не нужно было участвовать в беседе в кабинете, то она последовала совету отца — осталась в баре за чашечкой кофе. Оборудование современного бара в американском стиле — стойку с высокими табуретами, аппарат для приготовления кофе эспрессо, блестящие краны для розлива пива — она тоже рассмотрела тогда впервые. В польских кавярнях подобное оборудование тоже встречалось, но не сверкало вызывающе массой полированного металла, не производило впечатления демонстративного великолепия, не торчало на виду, а потому и не бросалось в глаза.
Нина была одета в стилизованный польский национальный костюм — белую блузку с широкими рукавами, расшитую цветным шелком черную жилетку и полосатую шерстяную юбку, стянутую на талии поясом-кушаком. Бармен, наблюдавший, как она пришла с этой странной компанией, спросил по-чешски — полька, по его мнению, должна была понять этот язык:
— А какой мундир носит пани?