Но сейчас, в 1943 году, продолжалась война. С плацдарма наши войска снова пошли вперед, ломая немецкую оборону, и после Нового года, отразив попытку немецкого контрнаступления, пользовались относительным затишьем. А подполковник Речницкий, став теперь уже полковником, получил в начале февраля приказ убыть в распоряжение Управления кадров НКО СССР. О том, что он пропал без вести, Яков Францевич поначалу и не подозревал…
5. Санитарка
Хотя страшные слова – «пропал без вести» – терзали сердце, надежда не оставляла никого в семье Коноваловых. Объявился же Яков Францевич после первого такого же сообщения? Но обстановка в доме все равно оставалась тяжелой. Нину больше всего беспокоило то, что перелом у бабушки никак не желал срастаться, а маму все сильнее и сильнее мучили боли. Постоянно нужны были лекарства, а достать их было почти невозможно. Выручала только тетя Оля, работавшая медсестрой в военно-санитарном поезде, но она появлялась в Ташкенте редко и на очень короткое время.
В конце концов решение было найдено: весной 1944 года, когда тетя Оля появилась в Ташкенте на целых две недели, получив путевку в санаторий после осколочного ранения глаза, Нина по ее протекции устроилась санитаркой в окружной военный госпиталь. На заводе ее домашние проблемы знали, поэтому не стали возражать против перехода в госпиталь, хотя по военному времени могли бы и упереться. Новая работа была тяжелой, но Нина уже имела некоторый опыт ухода за лежачими больными, который ей пригодился. Главное, что служба в госпитале давала доступ к лекарствам, в которых так нуждалась мама.
Окружной военный госпиталь находился гораздо ближе к дому, чем завод «Ташсельмаш». Рядом с ним располагались рынок, который все так и называли – «Госпитальный», и Свято-Успенский собор, где после 1943 года снова разрешили проводить службы.
Каждый, кому приходилось лежать в больнице, может себе немного представить труд санитарки. Вымыть пол в палатах и в коридоре, проветрить помещения, вынести судно за одним, другому – это судно подложить, сменить белье, помочь встать с кровати или, наоборот, лечь… И так – всю смену. Однако военный госпиталь – это не простая больница. Когда приходит санитарный поезд и раненые идут потоком, наступает аврал для всего персонала. А когда, наконец, одни перевязаны и развезены по палатам, другие – отправлены на операционный стол, иные же – в морг, можно снова возвращаться к привычным обязанностям. Но трудно привыкнуть к палатам, наполненным стонущими от боли ранеными, к тому, что к этим стонам время от времени добавляется хрип умирающих.
Нина очень быстро завоевала симпатии бойцов, находящихся на излечении, своей безотказностью, готовностью всегда прийти на помощь. Многие лежачие больные испытывают большие трудности с опорожнением кишечника – и тут без «сестрички», как стали звать ее раненые, не обходилось.
– А, сестричка наша пришла! – улыбались бойцы, едва завидев ее в дверях палаты. – Помоги-ка, будь добра!
За такую безотказность раненые старались отблагодарить, в первую очередь – несъеденными остатками своего обеда, что совсем не было лишним для растущей девочки. Это давало Нине повод, притаскивая домой полученные по карточкам продукты, уверять маму и бабушку, что она уже перекусила в госпитале:
– Со мной раненые едой делятся! – объясняла она.
И это была правда, однако не вся. На госпитальном пайке особо не отъешься, раненым самим хватало в обрез, и потому за безотказную помощь и редкостную доброжелательность с ней хотя и делились, но далеко не каждый день.
Та безотказная готовность помочь, которую девочка проявляла к раненым, объяснялась просто – она воспринимала их боль, как свою. Но такая способность к сочувствию имела и свою оборотную сторону. И пропавший без вести отец, и тяжело больные мама с бабушкой, и стонущие от боли раненые – все это Нина пропускала через свое сердце.
Санитаркам приход Нины тоже доставил немалое облегчение. Перевязочных средств вечно не хватало, и бинты после стерилизации использовались повторно. В том числе и те, которые снимали с ампутированных конечностей и с трупов. Подавляющее большинство санитарок шарахалось от этой работы, и только Нину нельзя было смутить ничем. Единственное, что ей досаждало, – трупный запах, который впитывался в тело и в одежду, особенно стойко держась в волосах, несмотря на горячий душ с мылом.
Девочка регулярно помогала медсестрам также и с перевязками раненых. Не будучи обученной этому искусству, она закрепляла свои повязки при помощи бантиков, чем то и дело вызывала шутки и смех как самих раненых, так и медперсонала. Однако порицаний за такой нестандартный подход не последовало – наложенные ею повязки держались на удивление хорошо и при необходимости легко снимались.