Иосип Броз Тито

На следующий день Жуков улетел в Албанию, и этот визит на Балканы стал «лебединой песней» знаменитого маршала. Когда он вернулся в Москву, то был снят со всех своих постов и уволен из армии по обвинениям в «бонапартизме и нарушении ленинского принципа руководства Вооруженными силами». Хрущев избавлялся от влиятельного конкурента в борьбе за власть. Осталось неизвестным, учел ли он рекомендации Жукова в отношении Югославии или ему в те октябрьские дни уже было не до них…

Тем временем приближалось 40-летие Октябрьской революции. Накануне годовщины Тито принял корреспондента журнала «Огонек» Генриха Боровика и дал ему большое интервью. Тито подчеркнул, что революция «открыла новую эру в истории человечества… и оказала огромное влияние на революционное движение во всем мире». Он вспоминал и о своем участии в событиях Октября 1917 года, хотя и оговорился, что оно было «весьма скромным». Тито рассказывал о своей жизни в России с удовольствием — ему приятно было вспоминать дни своей бурной молодости. «Главное — что я был свидетелем всех этих событий и сам видел очень многое»[552], — сказал он.

7 ноября в газете «Борба» появилась большая статья Тито, посвященная 40-летию революции, в которой он писал, что «народы Югославии отмечают эту великую дату в истории вместе с народами Советского Союза, странами социализма и рабочим классом всего мира»[553].

Тито долго раздумывал — ехать ли ему в Москву на празднование 40-летия Октября? Сначала он склонялся к тому, чтобы ехать, но потом передумал.

В Москве как раз в ноябрьские дни должно было состояться очередное Совещание представителей коммунистических и рабочих партий мира, и Тито не очень-то хотелось видеться с некоторыми из его делегатов. В своем дневнике генерал Жежель записал размышления маршала, которыми тот делился с ним. «Не знаю, что и делать, — сомневался Тито. — Ехать ли в Москву? Я говорил об этом с Марко (Ранковичем. — Е. М.). Ему это тоже не нравится, хотя он говорит, что мы должны были бы поехать на празднование 40-летия Октябрьской революции. Это правда… но я не хочу там встречаться с различными негодяями, такими, как, например, Энвер Ходжа. Не хочу ни с ним, ни с похожими на него вести никаких политических переговоров. Да пошли они к черту! Тексты Энвера Ходжи и сегодня печатают в Москве тиражами в сто тысяч экземпляров. Его статьи оскорбляют нашу историю и наш народ… Поэтому, Жежель, езжай в Белград и все останавливай без лишнего шума»[554].

Совещание компартий планировалось провести в два этапа. В первом, 14–16 ноября, должны были принять участие представители двенадцати партий. Приглашали и югославов. В ЦК СКЮ получили из Москвы проект декларации, которую должно было принять Совещание. Но, изучив этот проект, Тито и руководство СКЮ пришли к заключению, что он «не отвечает ни интересам социалистических стран, ни улучшению международной ситуации вообще». Югославы направили в Москву подробное обоснование своей позиции:

1) ряд оценок в декларации противоречит позициям, которые занимает СКЮ в отношении военных блоков и социалистического лагеря, а кроме того, югославские коммунисты считают, что социализм сегодня неидентичен государственным границам социалистических стран;

2) СКЮ на руководящую роль СССР в рабочем движении смотрит иначе — он признает, что Советский Союз имеет самые большие обязанности и самую большую ответственность перед рабочим движением, однако это не значит, что он является арбитром в идейных, организационных и других вопросах борьбы за развитие и укрепление социализма в мире;

3) в декларации вопрос борьбы против ревизионизма поставлен с ног на голову, а некоторые определения означают косвенное осуждение позиций и практики СКЮ, а с другой стороны, не подвергается критике настоящая ревизия марксизма-ленинизма, которую произвели Сталин и другие догматики.

Но югославская делегация все-таки поехала в Москву — ее возглавлял Кардель. Хрущев попытался убедить его участвовать в работе Совещания и подписать декларацию, а когда понял, что из этого ничего не выйдет, разозлился и, как вспоминал Кардель, начал кричать и обвинять югославов в двурушничестве. «Если бы здесь был Тито, мы бы договорились, — сокрушался Хрущев. — Он бы наверняка подписал декларацию».

Когда Кардель, возвратившись в Белград, рассказывал Тито об этих разговорах, югославский президент довольно посмеивался. 6 декабря он принял на Бриони американского посла Ридлберга и заявил ему, что Югославия больше не будет принимать военную помощь от США, поскольку она наносит вред ее репутации как независимой страны. «Теперь будут недовольны и Эйзенхауэр, и эти, в Москве… — говорил Тито Карделю. — Товарищу Хрущеву это явно не понравится, так как у него теперь не будет „аргументов“ — они выбиты у него из рук»[555].